Глава 44

Обычно ночи проходили

Во тьме и благостной тиши,

Без снов, без сладостных идиллий,

Как жизнь травы в лесной глуши.

Но в эту ночь случилось чудо…

Нет, Чёрный Ангел, как всегда,

Явился вдруг из ниоткуда,

Как полуночная звезда.

Но вместо бдений и радений,

Что навевали деве сны

Без суетливых сновидений

В период яростной Луны,

Он нашу сонную монашку

Поднял на крыльях в небеса:

Подрясник чёрный нараспашку,

Раздутый, словно паруса;

Потерян пояс по дороге,

Клобук, надетый впопыхах:

«Вид далеко не самый строгий», –

Сказал бы ей любой монах.

Куда летят они – увидим,

Будь это поле, роща, лог;

Для нас с тобой, читатель, виден

В романе каждый уголок.

Сегодня в полночь, в полнолунье,

Гудела Ширина гора.

Там нежить: ведьмы и колдуньи

Плясали бойко вкруг костра.

В нарядах странно-неприличных,

А кто, так просто в неглиже,

Под визг и стоны звёзд столичных,

Как будто пьяные уже.

Сюда принёс Марину Ангел.

Она, по прихоти врагов,

Как на летающем мустанге,

Влетела в стан чужих богов.

Монашку тут же обступили

Лесовики да упыри;

Кричали, ухали, вопили,

Пускали в небо пузыри.

Но был один средь них, безликий

И молчаливый истукан,

Спокойно слушал вопли, крики

И ждал, суровый, как вулкан.

Он, Дух горы, сидел на троне,

С боков сидело по вороне,

Над ним летала пара сов,

У ног лежала свора псов.

Но зарычал, колосс могучий,

И голос шёл из-под земли;

И заклубились в небе тучи,

И гром послышался вдали:

– Ну, здравствуй, девонька, мы ждали

Тебя уже не первый год.

Как видишь, волноваться стали,

Хоть по сценарию в финале

Всегда безмолвствует народ.

В толпе кричали: – Дева наша!

Тащите грешницу к костру!

Сгорела заживо мамаша,

Сгорит и дочка на юру!

– Цыц, ведьмы! – рявкнул громогласно,

Поднявшись с места, Дух горы, –

Мне ничего пока не ясно,

Сидите тихо до поры.

– Летим обратно, Ангел милый! –

Вскричала девушка, дрожа.

Но тот, что ветер быстрокрылый,

Пропал, как сказка миража. 

Марина пала духом сразу,

И слёзы хлынули рекой;

Смогла лишь выговорить фразу,

Коснувшись крестика рукой:

– Что от меня вам, злыдни, надо?

Я под защитою креста!

Но Дух горы, не скрыв досады,

Вновь разомкнул свои уста.

И, поманив из круга служку,

Одну горбатую старушку,

Сказал ей тихо на ушко,

Но было слышно далеко:

– Сорви, Яга, с неё одежду,

Но крохоборкою не будь:

Оставь ей веру и надежду…

Да, крестик сдёрнуть не забудь!

И повернувшись вновь к Марине,

Сказал: – Сейчас мы все грехи

Рассмотрим, словно на витрине,

Учти, дела твои плохи.

Всё посчитаем, взвесим сами…

Вот, кстати, матушка с весами.

Она, как бывший продавец,

Считает быстро – молодец!

Увидев мать, Марина в слёзы,

Бежать хотела, было, к ней.

Но заступили путь берёзы,

А также стенка из камней.

– Ещё не время обниматься, –

Остановил Марину Дух.

Открыв объёмистый гроссбух,

Он пальцем ткнул в строку абзаца.

– Как выражался в старину…

Не помню кто: «Начнём, пожалуй»;

А ты, коль сможешь,  то обжалуй,

Я, может быть, прощу вину.

Ты, без сомнения, виновна.

Твоя вина, Марина, в том,

Что ты жестоко, хладнокровно

Убила мать свою. Потом,

Из-за тебя замёрз Георгий,

Из-за тебя убит Борис.

А Константин? В каком он морге?

Труп до сих пор не найден, мисс!

– Про Костю вроде сообщали…

Что он живёт на островах, –

С высокой ёлки пропищали,

– Но это только на словах…

– Слова, слова… им вера есть ли?

Копнуть, так правды не найдёшь.

Вот, кто поверит ли мне, если

Я сам сварганю эту ложь?

Ну, ладно Костя, а Серёга?

За что Сергей сидел в тюрьме?

Дух посмотрел на деву строго:

– Что про Сергея скажешь мне?

Марина голая стояла,

Дрожа всем телом на ветру.

Ей кто-то бросил одеяло,

Так стало холодно к утру.

– Я… что сказать… не знаю, прямо…

Всё это был какой-то сон.

Не знала я, что в кухне мама…

Там был Сергей, знать, вышел он.

Что до других, на самом деле,

Нельзя меня винить опять.

Мои друзья всегда хотели

Со мной банально… переспать!

Тут ведьмы пуще засвистели,

На минус шкалили весы,

От ветра гнулись сосны, ели,

И на цепи рычали псы.

Марина, встала перед псами:

– За что тут мучают меня?!

Они в меня влюбились сами,

Не виновата в этом я!

«Бежать… бежать с горы скорее!

Меня не видно средь кустов…»

А Чёрный Ангел в небе реет

И помогать опять готов.

– Ага! – кричали ей с опушки, –

Оболгала Сергея ты,

А виноват, конечно, Пушкин?

Трус завсегда бежит в кусты!

Из-за кустов открылась речка

И – чудо – узенький мосток;

В ограде выбита дощечка:

Здесь нужен гвоздь и молоток.

Монашка встала над стремниной,

Там, где в ограде был пролом…

Вдруг Чёрный Ангел над Мариной

Мелькнул, толкнув её крылом…

Томился вешний день погожий,

На царство сонное похожий.

Но тут нежданно грянул гром.

И возбудился «кошкин дом»:

«Маринка в речке утонула;

В пучину прыгнула сама,

Сквозь огражденья прошмыгнула

Не от большого, знать, ума».

До новостей народ охочий,

Передавал из уст в уста:

«Из кельи вышла среди ночи

И побежала что есть мочи,

И в Клязьму кинулась с моста».

В чём там причина, что подвигло

Её на тот ночной прыжок –

Никто не знает. Так погибла

Марина Сладкий Пирожок.

Сергей давно простил Марину.

Но вес его был маловат

Толмачить каждому кретину,

Что он ни в чём не виноват.

По гороскопу был он Овен,

И потому во всём виновен.

Недаром кумушки потом

Не раз шушукались о том,

Что вот как раз той самой ночью

Они (да вот те крест!) воочью

Его видали у реки.

Ох, эти злые языки!