Хозяйка Декаданса

 

Ужасна прелесть дежавю:
ушла хозяйка, я — осталась.
 
Беззвучие прильнуло к изголовью,
в союзники сманила лень.
Замолк потухший день.
Покой сочит...
Часы затихли.
Как будто вымерли сорокопуты*,
как будто за спиною смута,
как будто спрятались грачи...
Вместо окна — дыра в ночи́,
в запёкшейся по краю синей кровью —
мерцаньем чуждым сковывает дух.
Врагом меня затишье принимает
за то, что я каких-нибудь желаю
красок вслух.
Но тщетно — высохли стенанья,
мольбы шипящим эхом задохнулись,
врастая тяжестью извне вовнутрь,
кольцом смыкались тайным в атрибутах.
Лáрву* — на ключ,
и мерзость не страшит.
Лишь зеркала смущают порохнёй* —
не отпускают сразу.
Тревогой дышат стены без прикрас.
Камин погас
и пол дрожит заразой.
Следят они за мной и ненавидят в лицах.
Всё знают
и в немой тоске галлюцинацией
их аромат стекает
              на ковёр персидский,
тревожа моль, в уюте тёплом пыли.
Четыре ловких паука в углах.
Натруженные спины их неутомимы,
за радость — липкость серебра сплетений.
Они покинули стакан...
Дала свободу им движений —
пусть резвятся,
пока Хозяйка Декаданса
с цветочком алым в чёрной шляпе,
соблазном распаляет падших,
иглой пронзая вкус бумажный мака.
За столько лет
       злой красотой её предел
                     ничуть не истощился.
Сижу, наивная,
заброшенность не покидаю,
разочарованно зубами — лязг! —
и в тесноте жую её судьбу со смаком.
Кто слаб и сердцем наг,
тот разгоняет тень в местах,
где свет в конце туннеля.
 
Эстетика у дамы-вамп —
счастливить и ломать,
гнуть с хрустом, утешая,
                     и жгуто́м вязать,
притягивая взгляд.
Кнутом сечёт моё несовершенство,
пока ей хочется —
               она в хотенье верит!
Желанья ей всего дороже —
сквозь боль мою сочатся молча те.
Устала я, а отдохнёт она,
коварная, неотразимая гюрза.
Её игра —
         лизнув колючим жалом рот,
сжать горло, нежно обвиваясь в тесноте.
Уйдёт —
вернётся.
Вновь за дверь шагнёт.
Я жду.
Не гордая,
себе рабыня я и постоянству.
Но как её при встрече не любить,
когда опять она шепнёт с порога:
«С тобой хочу водиться!»
И — да,
       пусть сгинет безмятежность!
Долой веселия молчанку,
уединенья блазн непобедимый,
склоняющийся
                  в негу
                        лязг пасьянса!
 
В сыром тумане отсвет красным на камнях...
Забыв о смерти,
            в выигрыше я,
                    Химера одинокая.
Умышленно — шаг с крыши!
Из сил последних скорчусь вычурно-пригожей:
упруга грудь, покаты плечи,
в глазах — распутство свыше
и уста молчат,
в улыбке — счастье вхожей,
бывшее ещё в полёте,
и кровь немым ручьём в палитре чёрной —
роспись на асфальте...
 
Я — узница эмоций.
Наряд знакомый грустной икебаны
в спальне...

 

*Леся Александрова. «В проявленьях декаданса»;

*Сорокопут является одновременно хищной и певчей птицей отряда воробьиных, питается насекомыми, мелкими птицами и мелкими животными;

*Ларва (дух, лярва) — здесь: мифологическое жалкое исчадие, сохраняющее подобие своего прежнего лица. У Ларвы остаются лишь призрачные воспоминания о предыдущей жизни;

*Порохня — пыль, труха, ерунда.