Жуковский Василий Андреевич - полная Биография

Первоначальное образование

В 1785 году А. И. Бунин записал Василия сержантом в Астраханский гусарский полк; в 6-летнем возрасте Жуковский получил чин прапорщика и по неясной причине был уволен в отставку. В том же 1789 году ему наняли немца-учителя Екима Ивановича, но тот не обладал педагогическим талантом, и обучением Васи занялся его приёмный отец Андрей Григорьевич Жуковский. В 1790 году семейство Буниных переехало в полном составе в Тулу. Зимой Василия отдали в пансион Христофора Роде как приходящего ученика. Дополнительно ему наняли домашнего учителя — Ф. Г. Покровского, который работал в Главном народном училище. 27-летний Покровский был довольно известным в то время литератором, сторонником классицизма, который проповедовал буколическое философское уединение. Покровский не смог совладать с характером Василия и заявил, что тот лишён способностей.

В марте 1791 года в Туле скончался 75-летний Афанасий Иванович Бунин. По завещанию всё состояние он поделил между четырьмя своими дочерями, Турчаниновой и Василию Жуковскому не было оставлено ничего. М. Г. Бунина передала Елизавете Дементьевне на сына 10 000 рублей — весьма значительную сумму. Глава семьи был похоронен в Мишенском, куда вернулись домочадцы; Василия оставили в пансионе Роде вплоть до его закрытия в 1792 году. Осенью 1792 года он поступил в Главное народное училище, но вскоре был исключён за «неспособность». Далее Василия приютило семейство Юшковых, Варвару Афанасьевну Юшкову — свою единокровную сестру — Жуковский затем называл «хранителем своего детства». В её усадьбе Сальково был домашний театр, и зимой 1794 года Жуковский впервые испытал желание стать драматургом, равным если не Расину, то Сумарокову. Он сочинил трагедию на сюжет Плутарха «Камилл, или Освобождённый Рим», а далее мелодраму на сюжет романа «Поль и Виргиния», в которой явно просматривались его будущие литературные интересы.

В 1795 году семейство Юшковых попыталось хоть как-то обеспечить будущее Василия, инициировав процесс о внесении Жуковского во 2-ю часть Родословной книги по Тульской губернии. Благодаря А. И. Протасову (супругу сестры В. А. Юшковой), Военная коллегия выдала «патент на чин» и «посемейный формуляр», в котором отставка не упоминалась. В один день 25 апреля 1795 года с нарушением процедуры было подано заявление и тут же вынесено «Определение» о внесении Жуковского в родословную книгу. Грамота на дворянство была получена 1 июня. Чтобы не было неприятностей по линии Департамента герольдии, было принято решение определить мальчика на действительную службу. В сопровождении соседа — майора Д. Г. Постникова — осенью 1795 года Жуковского отправили в Кексгольм, в Нарвский полк, где когда-то служил его отец. Затея не удалась. По В. Афанасьеву причиной было то, что указом Павла I воспрещалось брать в офицеры несовершеннолетних. Н. А. Портнова и Н. К. Фомин предположили, что командир полка не принял явно фальсифицированного формулярного списка, а без него пришлось бы начинать с нижних чинов. Гораздо позднее, ревизией 1838 года нарушение было выявлено, но из родословной книги Жуковского не вычеркнули, а в следующем, 1839 году он — тогда действительный статский советник — был императорским указом пожалован «с потомством» дворянским достоинством.

Жуковский ещё один год провёл в имении Мишенское, получая домашнее образование. Здесь же произошло знакомство с А. Т. Болотовым, который посоветовал устроить Василия в Московский университетский пансион. В ноябре 1796 году хлопоты по его зачислению начал П. Н. Юшков. В январе 1797 году Жуковского привезла в Москву М. Г. Бунина и представила его инспектору пансиона — профессору кафедры энциклопедии и натуральной истории Московского университета А. А. Прокоповичу-Антонскому. Экзамен-собеседование выявил, что юный Жуковский хорошо знает французский и отчасти немецкий язык, а также хорошо начитан во французской и русской литературе XVIII века.

На каникулах 1797 года Жуковский обосновался в Мишенском, которое по завещанию отошло Юшковым. В мае от чахотки скончалась 28-летняя Варвара Афанасьевна; в имении по-прежнему жили Мария Григорьевна Бунина и Елизавета Дементьевна Турчанинова. Поселили его в бывшем флигеле приёмного отца А. Г. Жуковского, где обустроили библиотеку и где Василий Жуковский оставил первые пробы пера: стихотворение «Майское утро» и прозаический отрывок «Мысли при гробнице», подражание Юнгу. Последний, по словам А. Н. Веселовского, был написан 14-летним мальчиком под настроением от смерти В. А. Юшковой: «серебристая, бледно мерцающая луна светит, совершенно по-юнговски, над полуразвалившейся гробницей; <…> результат — сладкое уныние, задумчивость, томность. Вселенная представляется гробом, но смерть торжество, она — путь в вечноблаженную страну». Первое стихотворение, по В. Афанасьеву, «получилось ученически-робким» и казалось подражанием одновременно Державину и Дмитриеву. Ода «Бог» Державина произвела на юного Жуковского такое впечатление, что вместе с однокашником Родзянко он перевёл её на французский язык и написал автору восторженное письмо. По примеру Карамзина, стихотворение было безрифменным. Это было первым свидетельством того места, которое Карамзин занял в жизни и литературной судьбе Жуковского. Николай Михайлович стал для него учителем не только в поэзии, но и в жизни, а в 1815 году в одном из писем Жуковский назвал его своим «евангелистом». Первые литературные опыты Василия были одобрены М. Н. Баккаревичем и переданы в редакцию «Приятного и полезного препровождения времени» .

Выпустившись из пансиона, Жуковский жил в доме Юшковых, где ему были выделены две комнаты на антресолях. Привычка вставать в пять утра позволяла выкраивать не менее 3 часов для писания до начала службы. К концу 1800 года он перевёл комедию Августа Коцебу «Ложный стыд» и предложил её в дирекцию московских театров; пьеса выдержала несколько постановок. А. Ф. Мерзляков свёл его с разорившимся издателем Зеленниковым, который заказывал Жуковскому переводы модных тогда повестей и романов, с условием, что денежный гонорар будет выплачиваться по случаю, но сверх платы можно будет брать книги «из неходовых». Жуковский переводил роман Коцебу «Мальчик у ручья», за что получил 36 томов «Естественной истории» Бюффона. В библиотеке Василия вскоре появилось полное собрание сочинений Лессинга готическим шрифтом, сочинения А. Смита, Ш. Бонне, аббата Баттё, исторические сочинения Шефтсбери, и прочее. Далее к ним прибавились Гердер, Кант, Кондильяк и Руссо. Маргиналии только на трёх сочинениях Бонне, Кондильяка и Руссо составляли десятки страниц, исписанных суждениями по вопросам сущности и происхождении человека.

В конце мая 1802 года Жуковский покинул Москву. В Мишенском жили почти все представители семейств Юшковых и Вельяминовых, в том числе единокровная сестра Жуковского — молодая вдова Екатерина Афанасьевна Протасова. Её дочери (особенно 11-летняя Мария) привязались к Василию Андреевичу, и он занял при них место, среднее между родственником, гувернёром и учителем, при том, что не получал жалованья, зато мог обучать тем предметам, каким хотел сам. Примерно в это же время к Жуковскому через Тургеневых обратился П. Бекетов — основатель лучшей типографии в Москве того времени. Развивая программу просветительского книгоиздания, Бекетов планировал выбирать для перевода значительные произведения европейской литературы. Жуковский выбрал имевшегося в его библиотеке «Дон Кишота» Михаилы Серванта во французской переделке Флориана, и выбор был одобрен издателем. Эта работа растянулась на много лет: первый том вышел в 1804 году, а всё издание было завершено к 1806 году.

Душевное состояние Жуковского в 1802 году выразилось в попытке переложения элегии Грея «Сельское кладбище». Готовый текст он отвёз Карамзину на дачу в Свирлово: с лета Николай Михайлович начал редактирование вновь основанного «Вестника Европы». Перевод не понравился, но Карамзин указал удачные строки и велел работать дальше, заключив, что «может получиться великолепная вещь». Влияние Н. М. Карамзина оказалось для Жуковского стимулом к поэтическому воплощению и философской рефлексии феномена меланхолии. Сразу же проявилось и их различие: если Карамзин рационально декларировал меланхолию как средство психологической самозащиты и лишь затем приоткрывал завесу личностной замкнутости навстречу природе (в элегии «Меланхолия»), то Жуковский представлял восприятие природы исходным моментом на пути душевного приобщения к духовным пространствам меланхолии.

8 июля 1803 года в Петербурге в возрасте 21 года скоропостижно скончался Андрей Тургенев, что ещё более сказалось на настроениях в тургеневском литературном кружке. Жуковский думал собрать и издать переписку Тургенева, приобщив к ней краткое жизнеописание; для работы он просил родных покойного прислать ему альбом и дневники. Ещё в мае 1812 года этот проект описывался в письме к Батюшкову как актуальный. Зимой 1804 года вышел из печати первый том «Дон Кишота» с иллюстрациями. В январе Жуковский отправил Александру Тургеневу стихотворное послание с намеренным цитированием «Элегии» Андрея Тургенева. Тогда же состоялась свадьба вдового Карамзина с побочной дочерью А. И. Вяземского — Екатериной Андреевной Колывановой. Стало известно, что Николай Михайлович добился звания государственного историографа и ежегодного пособия для работы над историей России. Это стимулировало Жуковского к собственным размышлениям на тему служения Отечеству. В дневнике он ставил самому себе вопрос: «Что ты разумеешь под словом: служить?» И отвечал: «Разумею действовать для пользы отечества и своей собственной, так, чтобы последняя была не противна первой».

Вновь в Москву Жуковский прибыл в январе 1805 года — Бекетов начал печатание сразу трёх томов «Дон Кишота». Гонорары позволили Жуковскому взяться за перестройку дома в Белёве, который он ещё в 1797 году получил в наследство от тётки; молодой писатель явно хотел обрести независимость от семейства. В середине месяца из Германии вернулся Александр Тургенев, и в его обществе Василий Андреевич в марте в первый раз отправился в Петербург. Поселились они у родственника Державина — Дмитрия Блудова, который стал гидом Жуковского по северной столице. Он был допущен в Императорский Эрмитаж, побывал в Академии художеств и Строгановской галерее. В театр друзья ходили почти каждый вечер, наибольшее впечатление произвела трагедия Озерова «Эдип в Афинах» с декорациями П. Гонзага; состоялось и личное знакомство драматурга и начинающего поэта.

Ведение дневника сопровождалось проектом творческого саморазвития как автора и переводчика. Жуковский завёл две тетради: «Примеры слога, выбранные из лучших французских прозаических писателей и переведённые на русский язык Василием Жуковским», и «Избранные сочинения Жан-Жака Руссо». По каталогу петербургского книгопродавца Вейтбрехта был намечен грандиозный план составления систематической библиотеки по разделам истории, естествознания, логики, эстетики, грамматики, риторики, критики, педагогики, политики, юриспруденции, физики, медицины, географии, экономики.

Василий Андреевич окончательно решил продать дом в Белёве (его мать предпочитала жить приживалкой при Буниной) и перебираться в Москву. Состоялось и объяснение с Екатериной Афанасьевной Протасовой, которой он открылся в чувствах к Марии. Осуждение было строгим и безапелляционным: Жуковского обвинили в том, что он обманул доверие и допустил в себе чувства, какие не пристало иметь дяде к племяннице; вдобавок против него работали его собственные уроки — он воспитывал Марию в покорности воле матери. В результате, при всех возникавших перспективах для Жуковского-человека, Жуковский-поэт испытывал только чувство трагизма бытия. Это ярко проявилось в шиллеровском по духу элегическом послании «К Филарету», по форме напоминающем монолог из трагедии.

«Вестник Европы»

Жуковский-редактор целиком подчинил журнал своим вкусам и в нескольких номерах был почти единственным автором. Для переводов он привлёк почти всех родственников — Марию и Александру Протасовых, А. Юшкову, А. П. Киреевскую. Однако ему так и не удалось подвигнуть на сотрудничество своих друзей. Московская поэзия в первых четырёх книжках 1808 года была представлена только Мерзляковым, далее пошли произведения Вяземского, Давыдова, Дмитриева, Батюшкова, Василия Пушкина. Жуковский начал публикацию гравюр с картин известных европейских художников со своими комментариями. Журнал выходил частями из четырёх номеров (по два в месяц), и обложка каждого из них украшалась портретом какого-либо исторического деятеля — первым был Марк Аврелий. Открывался номер установочной статьёй «Письмо из уезда к издателю», в которой был выведен некий пожилой провинциал Стародум, имя которого было заимствовано у Фонвизина.

Итак, существенная польза журнала — не говоря уже о приятности минутного занятия — состоит в том, что он скорее всякой другой книги распространяет полезные идеи, образует разборчивость вкуса, и, главное, приманкою новости, разнообразия, лёгкости незаметно привлекает к занятиям более трудным, усиливает охоту читать, и читать с целью, с выбором, для пользы!.. Охота читать книги — очищенная, образованная — сделается общею; просвещение исправит понятия о жизни, о счастии; лучшая, более благородная деятельность оживит умы.

Летом 1808 года Жуковского навестил Александр Тургенев, после чего они отправились в Остафьево в Карамзину, который к тому времени добрался до татаро-монгольского нашествия в «Истории государства Российского». С ними общался и 16-летний Пётр Вяземский, чьё «Послание к … в деревню» Жуковский опубликовал, правда, после серьёзных исправлений. Среди прочих публикаций выделялись сказки самого Жуковского «Три сестры» и «Три пояса», целиком связанные с образом Марии Протасовой. Первая сказка была приурочена к 15-летию Минваны-Марии, во второй она называлась Людмилой. В 1809 году Жуковский опубликовал повесть «Марьина роща» на балладный сюжет в условных древнерусских декорациях. Сюжет был пронизан размышлениями о судьбе любви поэта: Марья, любя «певца» Услада, вышла замуж за другого, но так, любя Услада, и скончалась, а певец остался верен своей любви, и она продолжалась — за гробом… Марии в повести «минуло пятнадцать лет», она «цвела как полевая фиалка». Ту же фиалку, называя её «маткиной душкой», «изображал» в своих песнях Услад, сельский «певец».

Главной задачей своего журнала Жуковский считал воспитание общества. Как следствие, он не только публиковал «чувствительные» произведения, но и пытался наметить путь к реализации некоторых социальных проектов. Это проявилось в рецензии на книгу Мари Лепренс де Бомон «Училище бедных, работников, слуг, ремесленников и всех нижнего класса людей», переведённой золовкой Е. А. Протасовой — А. И. Плещеевой — и опубликованной Бекетовым в 1808 году. Ключевым Жуковскому виделось народное просвещение, и он даже набросал примерный состав сельской библиотеки. Пытаясь подступиться к проблеме с другой стороны, Жуковский опубликовал статью с исследованием жанра сатиры от античности до своего времени, особое внимание уделив сатирам Антиоха Кантемира. Жуковский пользовался теоретическими трудами Сульцера и Эшенбурга, переосмыслив их в собственных целях. Именно Жуковский опубликовал первую рецензию на первый сборник басен И. А. Крылова, поскольку полагал, что басня, как и сатира, есть нравственный урок, только «украшенный вымыслом». В этой рецензии он выразил примечательную идею о теории перевода в поэзии и прозе:

Не опасаясь никакого возражения, мы позволяем себе утверждать решительно, что подражатель-стихотворец может быть автором оригинальным, хотя бы он не написал и ничего собственного. Переводчик в прозе есть раб; переводчик в стихах — соперник.

В соответствующей статье Жуковский дал и определение литературной критики. Читателей он разделял на две категории: одни, закрывая книгу, «остаются с тёмным и весьма беспорядочным о ней понятием»; вторые — с чутьём к прекрасному, мыслящие, видящие погрешности — сами по себе уже критики. Для развития вкуса у второй категории призваны критики-профессионалы, которые должны быть не только философами и эстетиками, но и людьми, по природе склонными к добру.

В середине 1809 года Московский университет, осуществлявший цензуру «Вестника Европы», закрыл в журнале политический отдел, который Жуковского совершенно не интересовал, вёлся формально и заполнялся переводами из европейских изданий. С августа того же года ректорат предложил Жуковскому в соиздатели Каченовского, который в своё время оставил журнал из-за невозможности совмещать редактуру и должность профессора. Они подружились, Василий Андреевич стал крёстным сына Каченовского Георгия и охотно печатал статьи на учёные темы. Между тем, в литературном отношении они стояли по разные стороны баррикад — Каченовский с сочувствием относился к славянофильству Шишкова и был противником Карамзина и карамзинистов. Поскольку был заключён новый контракт, по которому редакторов назначалось два, Жуковский охотно переложил на Каченовского составление выпусков и издательские хлопоты, а на себя взял обязательство поставлять по 2 печатных листа текста в каждый номер. Это сразу освободило его для творческих и образовательных планов. Впрочем, ещё в мае 1809 года он съехал от Антонского и вернулся в Мишенское, где и поселился в своём старом флигеле.

Поскольку Е. А. Протасова с дочерями уехала в орловское имение Муратово, где собиралась обосноваться, Жуковский отправился к ним. Он даже принял участие в строительстве усадебного дома, провёл съёмку местности и составил и рассчитал планы строительства. Летняя пора дала мощный стимул к творчеству: вернувшись в сентябре в Мишенское, Жуковский писал А. Тургеневу, что работает над стихами, а далее даже затеял изучать греческий язык. Среди прочих планов значилась и многотомная хрестоматия русской поэзии, договор на которую был подписан с Московским университетом

Летом 1810 года Жуковский добрался до Протасовых, имение которых стало крупным культурным и светским центром. У Марии появилась новая гувернантка — писательница Шарлотта Моро де ла Мельтьер, переводчица «Песни о Нибелунгах»; ни о каком открытом выражении чувств не могло быть и речи. Личные неприятности накладывались на давление со стороны окружения Карамзина и лично Николая Михайловича: все рассчитывали, что Василий Андреевич напишет эпическую поэму на тему русской истории. Постепенно и он сам стал привыкать к задаче создания русского эпоса — в архиве сохранилась специальная тетрадь, озаглавленная «Мысли для поэмы». Он интенсивно читал исторические источники, а также ряд образцовых эпических поэм, начиная с Гомера, которого читал в английском переводе Поупа и немецком Фосса; рассчитывал он и на занятия классическими языками, чтобы прочитать «Илиаду» и «Энеиду» в оригинале. Отношения с Каченовским ухудшались, поскольку Жуковский поставлял в журнал исключительно переводы, тогда как от него ожидались оригинальные критические статьи, поэтические и драматургические произведения. Василий Андреевич отказался от обязанностей редактора-издателя с 1811 года. В этом году Каченовский принял в журнал вдвое меньше переводных материалов, однако печатал любые оригинальные поэтические тексты Жуковского.

В мае 1811 года ушла из жизни приёмная мать Жуковского Мария Григорьевна Бунина, а через 10 дней скончалась и Елизавета Дементьевна Турчанинова, которая привезла сыну известие об этом. Похоронив её на кладбище Новодевичьего монастыря, Василий Андреевич отправился в Холх. Здесь он мог каждодневно видеться с 18-летней М. Протасовой, принимал участие в усадебных забавах, например, совместно с Плещеевым были поставлены три шуточные пьесы. Для себя он писал совершенно другие стихи. Например, в огромном по объёму (почти 700 строк) послании Батюшкову, относящемуся уже к 1812 году, он дал образ поэта, места для которого нет на Земле, поскольку, когда Зевс делил её между людьми, поэт пребывал в «стране воображения».

В воспоминаниях К. Зейдлица содержалась романтизированная история, которая потом попала практически во все жизнеописания Жуковского. Он утверждал, что 3 августа 1812 года на праздновании дня рождения А. Плещеева в Черни произошёл двойной скандал. Во-первых, Василий Андреевич объявил о своём вступлении в ополчение, для чего ему надлежало отбыть в Москву. Во-вторых, он исполнил романс Плещеева «Пловец» на свои стихи, написанные в 1811 году (у Жуковского был «приятный мягкий бас»). «Пловец» развивал мотивы двух стихотворений, а именно «Добрая мать» (посвящённое Е. А. Протасовой) и «Желание» (перевод из Шиллера). Смысл послания лежал на поверхности: пловец — Жуковский — гибнет в волнах океана, но Провидение заносит его в райскую обитель, где он встретил трёх ангелов — мать и дочерей Протасовых. Е. А. Протасова попросила Жуковского удалиться и немедленно уехала сама. Судя по новейшим архивным изысканиям, Жуковский отбыл 2 августа; стихотворение было написано именно в связи с его отъездом в действующую армию. В дневнике, который летом и осенью 1812 года вели совместно Екатерина Афанасьевна, её дочери и А. Киреевская, между ним и Протасовой-старшей не зафиксировано никаких напряжённых отношений. Литографированное издание «Пловца» сохранилось в коллекции печатных листовок Отечественной войны 1812 года. Из этого следует, что если метафоры стихотворения имели автобиографический подтекст, то они не читались вне родственного круга. Текст о вере в спасительное, благословляющее Провидение, в предназначенную судьбу, в общественно-политическом контексте читался современниками совершенно по-другому.

В апреле А. И. Тургенев стал призывать Жуковского в Петербург. Будущее поэта было туманным: из-за войны он потерял половину всех имевшихся у него средств, надо было восстанавливать гардероб, утраченный в пожаре Москвы, и так далее. Главным, однако, было то, что Василий Андреевич решился на ещё одно объяснение с Е. А. Протасовой и отклонял все призывы Тургенева и Вяземского вырваться из сельского уединения. Написал ему и С. С. Уваров, суля место в Педагогическом институте и призывая заняться переводами Вальтера Скотта и Байрона. Объяснение всё-таки последовало в марте 1814 года. Очередной отказ привёл к ухудшению здоровья М. Протасовой, а Жуковский в отчаянии писал всем подряд, пытаясь апеллировать к авторитету митрополита Филарета и даже императрицы. Он испытывал сильнейшее разочарование из-за того, что к нему прибыл А. Ф. Воейков, в судьбе которого он принял живейшее участие, устроил его (через Тургенева) профессором Дерптского университета. 23 марта 1814 года было объявлено о браке Воейкова с младшей из сестёр Протасовых — Александрой; при этом ничего не сделал для решения ситуации с Марией. Влюблённым оставалось только обмениваться миниатюрными тетрадками-дневниками. Венчание Воейкова прошло 14 июля, свадебным подарком Жуковского для Александры было издание «Светланы» с посвящением. Однако сам Воейков вскоре позволил себе против поэта грубую выходку; оскорблённый Жуковский немедленно уехал. В дальнейшем безнравственность А. Ф. Воейкова стала причиной ранней смерти его жены.

В 1816 году А. И. Тургенев через министра народного просвещения князя Голицына представил государю первый том собрания сочинений Жуковского, вышедшего в прошлом, 1815 году. 30 декабря 1816 года указом Александра I поэту, состоящему в чине штабс-капитана, была назначена пожизненная пенсия в 4000 рублей в год «как в ознаменование Моего к нему благоволения, так и для доставления нужной при его занятиях независимости состояния». Указ был оглашён на заседании «Арзамаса» 6 января следующего, 1817 года, и по этому поводу был устроен большой праздник.

Наставник императорской семьи (1817—1841)

Придворный учитель

А. Молинари. Портрет великой княгини Александры Фёдоровны. 1817,

Государственный исторический музей

Судьба Жуковского в очередной раз определилась случайно, в силу внешних обстоятельств: в конце апреля 1817 года в Дерпт прибыл Г. А. Глинка — помощник воспитателя при великих князьях Николае и Михаиле, назначенный также учителем русского языка молодой супруги великого князя Николая прусской принцессе Фредерики-Луизы-Шарлотты-Вильгельмины. Глинка был тяжело болен, но не мог оставить должности, не предложив замены, и поэтому обратился к Василию Андреевичу. Тургеневу Жуковский сообщал, что место чрезвычайно выгодное: 5000 рублей жалованья, квартира во дворце великого князя, занятия ежедневно по одному часу, прочее время свободное. «Обязанность моя соединена будет с совершенною независимостью. Это главное!.. Это не работа наёмника, а занятие благородное… Здесь много пищи для энтузиазма, для авторского таланта».

Вернувшись после хлопот с Батюшковым в 1824 году в Петербург, Жуковский получил известия о смерти Байрона в Миссолунги. Вяземский писал Тургеневу: «Вот случай Жуковскому! Если он им не воспользуется, то дело кончено: знать пламенник его погас». Однако Жуковский, в противоположность множеству русских поэтов, даже первого ряда, промолчал. Не принял он участия в полемике вокруг пушкинского «Бахчисарайского фонтана», которая, собственно, была посвящена понятию романтизма и его национальным особенностям.

Тем не менее настроение поэта было безрадостным. В день своего рождения он писал А. П. Зонтаг: «Нынче мне стукнуло 49 лет… не жил, а попал в старики». В марте он писал Тургеневу, что принял решение ехать с Рейтерном в Италию, и просил ждать в Чивитавеккье. 1 апреля поэт и художник отбыли дилижансом в Лион через Женеву и отплыли из Марселя 11 апреля. Во время стоянки в Ливорно 14 апреля Жуковский навестил могилу А. Воейковой и проехал в Пизу. Встретившись с Тургеневым 16-го, в тот же день компания отправилась на том же пароходе в Неаполь. Всё это время была чрезвычайно холодная и ветреная погода. В Неаполе Жуковский и Тургенев наносили светские визиты, встретились с Зинаидой Волконской. 21 апреля Жуковский с Рейтерном отправились в Помпеи и даже побывали в раскопе у археологов. Последующие дни также были посвящены обзору древностей. 26 апреля Жуковский даже попытался подняться на Везувий, но физическое его состояние не позволило достигнуть кратера, и он отправил к нему слугу Фёдора. Италия произвела на поэта такое впечатление, что он решил остаться и 2 мая вместе с Тургеневым и Рейтерном направился в Рим.

Римские впечатления оказались ещё более насыщенными. Путешественники остановились в отделе на площади Испании. Один из первых визитов был в мастерскую Брюллова, где Жуковский видел «Гибель Помпеи» (так он назвал картину), портрет графини Самойловой, портрет Демидова, «множество начатого и нет ничего конченного». К. П. Брюллов стал его гидом в музеях Ватикана. Вечером 5 мая состоялось знакомство с А. Ивановым. 6 мая в гостях у Жуковского были З. Волконская и Стендаль, с которым поэт ухитрился даже поспорить. Далее были визиты в мастерские Торвальдсена и О. Кипренского, знакомство с Ф. Бруни, осмотр кельи Тассо в монастыре Св. Онуфрия. Следующим пунктом назначения были города Тосканы, три дня ушли на осмотр Флоренции. 21 мая в три часа ночи путешественники прибыли в Ливорно, где Жуковский и Рейтерн рисовали могилу А. Воейковой. Поскольку штормовая погода не унималась, а Жуковский не переносил качку, пришлось ехать в Геную дилижансом. К 3 июня Василий Андреевич вернулся в Женеву. Здесь в течение июня ему были сделаны две операции. 17 июля, полностью оправившись, поэт стал собираться на родину. С собой ему поручили Андрея Воейкова, который после смерти матери содержался в швейцарском пансионе и совершенно забыл русский язык. Далее пришлось задержаться на курортах Висбадена. В конце августа Жуковский вновь встретился с семейством Рейтерна, который жил у тестя в замке Виллингсгаузен, неподалеку от Касселя. 21 августа здесь произошло судьбоносное событие, которое он описывал так:

…дочь моего Безрукого, — тогда 13-летний ребёнок, кинулась мне на шею и прильнула ко мне с необыкновенной нежностью; это меня тогда поразило, но, разумеется, никакого следа на душе не оставило.

28 августа Жуковский в Потсдаме встречался с кронпринцем Вильгельмом, а на следующий день в Берлине общался со Сперанским. Наконец, через Дерпт он вернулся в Петербург. Встретивший его 24 ноября Пушкин отмечал в дневнике: «Он здоров и помолодел».

«Илиада» и Иерусалимский проект

С сентября 1849 года Жуковский стал думать о переводе «Илиады», тем более, что после многих лет работы над «Одиссеей» он стал в состоянии читать по-гречески. Среди вариантов, которые он рассматривал в тот период, была и идея «улучшить» перевод Гнедича, отобрав из него уместные строки, а неудачные, с точки зрения Жуковского, перевести заново. Он всё-таки заказал К. Грасгофу пословный перевод всего текста, аналогичный подстрочнику «Одиссеи», но на этот труд требовалось не менее двух лет. 2 (14) октября в Баден-Бадене началась работа, причём со второй песни, которая представлялась наиболее сложной, как писал Жуковский Гоголю. В среднем, он переводил до 20 стихов в день; «каталог кораблей» был готов ко 2 (14) ноября. Первая песнь после перерыва была готова к сентябрю 1850 года. Этой работе Жуковский придавал такое значение, что даже писал П. А. Плетнёву, что если ему не удастся завершить «Илиаду», то не имеет смысла перепечатывать и «Одиссею».

Согласно В. С. Киселёву, Жуковский своими переводами преследовал масштабную цель. «Одиссея» и «Илиада» должны были стать воссозданием целостного образа Античности, увиденного через призму романтической культуры. В одном из писем П. А. Вяземскому он так характеризовал гомеровский мир: «…это беспрестанная идиллия, описание, простой быт семейный в хижине пастуха, с которым весьма мало разнится и быт во дворце царском, описание нравов простых, часто грубых, всё это имеет несказанную прелесть…». В этом смысле можно считать, что гомеровские переводы выросли из идиллий Жуковского, особенно не понятого современниками «Овсяного киселя», пафос которых определялся нераздельным потоком человеческой жизни, согласованного с природной действительностью. Соответственно, гомеровский мир осмысливался Жуковским как дом европейской культуры, из которого она вышла в глубокой древности и куда должна возвратиться, потеряв глубинные духовные основы. В этом отношении перевод «Одиссеи» и «Илиады» являлся утопическим проектом, призванным на новых основаниях перестроить современную Жуковскому литературу, а в перспективе и всю культуру, соединив духовный опыт новой Европы и Древнего мира.

Болезни одолевали Жуковского, он просил Вяземского переехать к нему в Баден до весны. Последний подъём активности выразился в стихотворении «Царскосельский лебедь». Сильнейший удар нанесли Жуковскому известия о смерти Гоголя и уничтожении им второго тома «Мёртвых душ». После этого Василий Андреевич уже не вставал. Он скончался 12 апреля 1852 года в 1 час 37 минут ночи в присутствии камердинера Василия. Похоронили его на загородном кладбище, в особом склепе, украшенном строками его стихотворения «О милых спутниках, которые сей свет присутствием своим животворили, не говори с тоской их нет, а с благодарностию были». В августе того же года тело кремировали, а позже слуга Даниил Гольдберг перевёз прах Жуковского в Петербург, повторные похороны прошли 29 августа в Александро-Невской лавре. На церемонии присутствовали П. А. Плетнёв, Ф. И. Тютчев и А. П. Елагина. Жуковского похоронили близ могил И. Козлова и Н. Карамзина.

Интересные факты о Жуковском Василии Андреевиче

Владимир Набоков - Встреча

Рейтинг: +4 Голосов: 4 2975 просмотров

Комментарии (0)

Нет комментариев. Ваш будет первым!