Помочь сайту
Поздравления
Искушение Искусителя
17 декабря 2023 -
Доктор ОПИУм
Я очень хорошо помню, как они сбросили меня с небес на землю…
Было ли мне больно? Было.
Было ли обидно? Было, но не из-за гипертрофированной гордости, как до сих пор считают многие глупцы.
Глупцы, это я говорю о людях, конечно, потому что там, на небесах, среди существ высшего порядка глупцов не бывает по определению, там, если ты начинаешь кого-то поучать, тебя быстро опускают на землю… и справедливо, там, на небесах, всегда поступают справедливо… Это закон.
Я заслужил Его такую реакцию, потому что в тот миг играл на нервах. Вы скажете, что у Создателя нет нервов, и будете правы, но я играл так виртуозно, что нервы у Создателя не просто появились, они ещё обнажились, вдобавок натянулись, как струны музыкального инструмента…
А потом «Бах!», «Бах!», «Бах!», фуга ре минор… Нервы лопнули, хлестнув меня меж рогов….
Добивали уже ангелы, били, чем придётся, и были абсолютно безжалостны…
И да, я сорвался с вершины, упал… глупо этот факт отрицать…
За что они так со мной? – вопрос, отнюдь, не праздный, ибо не касается чувств. Чувств никто из нас не имеет. Есть определённые категории, сферы, в которые нам нельзя вторгаться из благоговения к Творцу…
И это нам, духам высшего порядка!
Мои недоброжелатели утверждают, что я позволил в адрес Создателя упрёки… смешно… это была дискуссия на тему обличия божественного духа. Да, я осмелился предложить некоторые варианты, но лишь для того, чтобы избежать надвигающейся двусмысленности…
Раз и навсегда заявляю, чтобы прекратить все средневековые домыслы: я не восставал против Создателя. Это невозможно даже технически, никакой войны на небесах быть не может, там нет примитивной материи, там нечему сталкиваться между собой… мы выше бестолковых облаков, выше всех космических тел, и боги-громовержцы для нас просто игрушки…
Мы существа высшего порядка… и всё, чего нам не хватает, на мой скромный взгляд, так это обличия! Потому мы и не можем явить себя никому, даже друг другу. И это неправда, что я возгордился до такой степени, что решил однажды в зеркальном отражении воды увидеть самого себя… Античные бредни!
Я хотел, прежде всего, увидеть Создателя, и не потому, что усомнился в Его существовании, а потому, что, по определению, верховной сущности обязана соответствовать прекрасная форма!
Египетские боги, месопотамские, греческие – все они безобразны, ибо копируют черты зверей и людей, а истинный Создатель – он не таков… и, к величайшему своему сожалению, мне не хватает фантазии вообразить его портрет. Можно, конечно, отрыть свежий труп, вскрыть череп и бесконечно смотреть на мозг, как на вершину эволюции центральной нервной системы, но разглядеть в нём разум непосильно…
Есть ещё одна версия моего «снисхождения» с небес: якобы я послан сюда в качества разведчика и доносчика на людей. Опять глупости, если человек однажды выделил себя из животного мира, это не значит, что он тут же перестал быть частью земной природы… Всё тот же голод, вся та же кровь в жилах, ничего не меняется… Так о чём мне докладывать «наверх»? Что какой-нибудь земной правитель обезумел и провозгласил себя равным богу?! Смешно, право. К тому же есть очень хорошее лекарство от таких заблуждений, называется СМЕРТЬ, пока есть смерть, чистоте духа ничего не угрожает…
Ну, вот, я и проговорился, чем здесь занимаюсь от безделья, впору книгу писать, причём книгу уже популярную и широко известную, и писать её от души, а не от тела, в том смысле, что от лица обезличенного духа, причём духа высшего порядка, знакомого с самим Создателем…
…с другой стороны, ещё на небесах мне пришла крамольная мысль, что мир был создан задолго до Него, но быстро заброшен из-за своей материальной бесперспективности. Уже потом, когда всесильный Дух, обнаружив мёртвую материю, смог заставить её покориться, и возник этот мир, удивительный для всех смертных тварей и ужасно скучный для нас, бессмертных созданий.
Почему скучный?
Мы сами бьёмся над этой загадкой, все рога уже обломали…
Вообще сериал «Мировая история человечества» был задуман весьма талантливо, и поначалу у него были оглушительные рейтинги, оглушительные в прямом смысле этого слова: когда при помощи звуков трубы разрушили целый город, мы были в неописуемом восторге, или Великий потоп, Великое похолодание, это было хотя бы зрелищно!..
Но потом, трубы стали пониже, а бюджеты пожиже, и всё превратилось в нескончаемую мыльную оперу… кровь периодически пускают, тираны а-ля маньяки-людоеды лютуют, но, несмотря на все их жалкие попытки, публика буквально засыпает, сюжет буксует на месте, а актёрская игра людей становится всё примитивнее и бездарнее…
В итоге всей этой духовной деградации мы на небе сами едва не превратились в обыкновенных надзирателей за душами смертных, некоторые опустились уже до того, что стали делать ставки на судьбу того или иного персонажа. Какой стыд и позор, надо признаться!..
Я почти так и сказал Создателю… если бы Он меня, конечно, спросил… но Творец по роду своих занятий всегда оказывается выше своих творений… твАрений…
Так вот, возвращаюсь к первоначальной бездуховности материального мира: разумеется, нет худа без добра, и моя почётная ссылка на землю позволила мне со всей неистовостью углубиться в разработку этой теории. Следует признать, некоторые учёные люди на земле на многое способны в познании, и, если б не короткий их век и естественные потребности тела, вечно отвлекающие от поиска истины, они бы и вправду могли сравняться с богами. Но, однажды возникший из слизистой материи, а не из духа, в конце концов, всегда обречён на невыносимые боль и разочарование.
Лучше всех страдать и разочаровываться в собственном существовании получалось у эллинов, курировать их классическую античную философию несколько веков мне доставляло огромное удовольствие. Диалоги, диспуты, симпозиумы, логика и красноречие, действительно вдохновляли на подвиги, но… всегда есть но… Животное отлично дрессируется, но никогда не трансформируется, духи низшего порядка не существуют вне материи. Их предел – создание цивилизации, всегда ограниченной в пространстве и во времени…
Когда эллинов сменили римляне, о чистых бескорыстных науках пришлось забыть, эти италийские дикари, едва отмывшись в общественных банях, тут же превратили симпозиумы в оргии, а трагедию в гладиаторский бой. Сведя процесс познания к подсчёту сестерций, а искусство – к механическому копированию, они «умудрились» отыскать обратный путь в никуда, где благополучно и растворились.
Как всегда, упершись в естественный познавательный предел, люди настолько свирепеют, что полностью отказываются от разумной жизни, одновременно впадая в разврат тела и ума, в этот момент их уже ничего не спасает, даже религия.
Возвращение человека в скотское состояние – это один из защитных механизмов материи, ревнивая субстанция продолжает оказывать сопротивлению духу, и это, в свою очередь, свидетельствует в пользу моей теории. Забавно, ибо материя, несмотря на всю свою основательность, тоже в себе сомневается, так как до конца не понимает природы большого взрыва, и, самое главное, не знает, кто этот процесс контролирует.
Одно могу сказать: вероятно, в глубинах космоса есть такой Создатель, которому наш так называемый Создатель в подмётки не годится…
У нас на небесах любят говорить, что духов высшего порядка обычно губят чрезмерные амбиции… чтобы вам было окончательно понятно, что такое упасть с небес на землю, я воспользуюсь достаточно примитивным сравнением. Представьте, как вас, признанного мастера, стоящего на пороге создания шедевра мирового искусства или научного открытия, вдруг отправляют в школу к детям для того, чтобы обучать азбучным истинам ремесла или грамматики, а заодно вытирать им сопли…
Как, вы думаете, такой мастер, с разрушенной амбициозной системой, будет относиться к своим ученикам?..
Ну, так вот, а чего же вы от меня хотите?
Не забывайте: мир справедлив и оттого кажется таким коварным…
Итак, вернёмся в Римскую империю, ибо корень зла я откопал именно там и в то самое время, когда торгаши стремительно богатели, а аристократы так же стремительно беднели. О, это блаженное время разврата! Пиры, оргии, мистерии, ипподром, гладиаторские бои, а главное, полная и бесповоротная дискредитация богов.
Мои недоброжелатели почему-то утверждают, что для меня это было самое счастливое время. Должен их разочаровать, увы, именно среди похоти и крови, чревоугодия и безумия некоторых римских императоров я особенно остро ощутил тоску по небу...
Именно тогда я осознал, что весь этот разврат – никакая не самоцель и уж тем более не моя сущность, это всего лишь жалкая попытка не думать всё время о Создателе. А я думал, и впоследствии уже думал бесконечно, как на уровне сознания, так и подсознания. Мне даже стали сниться сны о Нём…
Естественно, ни о каком возвращении не могло быть и речи, но, вот что я подумал в тот миг: вдруг я не одинок! вдруг на земле есть ещё изгои! вдруг!
И я отправился на поиски, и вскоре да, я его нашёл и то, что между нами произошло, теперь смело можно назвать духовной Революцией!..
***
Палестина. Галилея. Несуществующий город Назарет. Иисусу 30 лет, он не женат и уже одним этим вызывает подозрение. Тело его до сих пор женственно и худо, и никакая плотницкая работа уже ничего не изменит…
Выбор был сделан ещё до его рождения. Мария забеременела до брака, что кажется никак невозможным с точки зрения праведной материи, но Мария верила в бога, и это её спасло.
Всем, кто задавал неприятные вопросы, она рассказывала о беспорочном зачатии, и что-то сбивчиво о неком ангеле… внеземной красоты. Мария была юна, не искушена, и окружающим людям легче ей было поверить, чем жестокими сомнениями разрушить её прекрасный и наивный мир. К тому же старый недалёкий плотник Иосиф, живший по соседству, после недельных переговоров с родителями Марии подтвердил историю про ангела, сказав, что это существо внеземной красоты являлось и ему, и велело жениться на Марии ради всего святого…
Первенца, согласно древнему пророчеству, следовало бы назвать Эммануил, но Иосиф в самый последний момент закапризничал, и нарёк сына человеческого Иисусом.
Сама по себе красивая бескорыстная ложь – это уже не ложь, это литература…
Это потом в семье родятся ещё братья и сёстры, и Мария, уже перестав быть юной и неискушённой, попытается в частных разговорах с Иисусом опровергнуть красивую историю чудесного рождения необыкновенного мальчика, однако сам виновник будущего спасения будет отравлен ею уже навсегда…
Всё в нём пело об его исключительности, особенно непохожесть на Иосифа, который недавно скончался, оставив после себя в народной памяти только кротость и инструменты. Названный же наследник его, якобы из колена Давидова, с юных лет чувствовал в себе дух торжествующий, отличный от плотницкого, и тело в какой-то момент испугалось этого самого духа и дало трещину, после которого ни девушки, ни юноши не волновали его сильнее сестёр или братьев. Все они были для него на одно лицо, и он любил их всех той самой любовью, которой в детстве любил агнцев из домашнего стада…
Единственное, о чём не думал Иисус до встречи со мной, так это о том, что он и есть тот самый Мессия, которого ждёт народ израильский для своего полного освобождения от грубого телесного страдания. Мне оставалось лишь заронить сомнение, дальше дух наивный и неискушённый сам создал красивую и бескорыстную ложь, а создав, уже больше не мог мириться с существующей реальностью…
Этой же ночью мы бросили всё и отправились странствовать, чтобы рассказать людям о благой вести.
В соседних деревнях, где Иисуса знали, ничего у нас с так называемым Благовествованием, или Евангелием, поначалу не получалось, однако, и конфликта никакого не было. Беседы проходили непременно за чашей вина в спокойной располагающей к миру обстановке, после диспута стороны обычно расходились каждый при своём мнении и в добром расположении духа…
Это первое, что меня в нём подкупило. Будь я человеком, я бы злился, я бы их всех убил из-за того, что они не верили в такую изящную литературу, а Иисус вовсе не злился и даже не досадовал… признаться, эта наивность и неискушённость тридцатилетнего мужа меня сильно тогда тронули…
Конечно, я знал, что вскоре всё это будет разрушено, и я первый приложу к этому руку… но пока метаться рядом с его девственным, уверенным в своей правоте духом было для меня почти небесным наслаждением…
Вскоре за Иисусом пришли братья, он не противился им, несмотря на своё старшинство, и легко согласился вернуться домой, в несуществующий город Назарет. Всё выглядело так, что Иисус и раньше много раз уходил из дома, ибо дух его уже что-то предчувствовал и искал себе наставника.
Дома Мария и дети её, те, что постарше, корили Иисуса, но корили без злобы, а скорее для семейного порядка. Они много говорили о работе, о средствах к пропитанию, о долге Иисуса как главы семьи, и вместе с тем все прекрасно видели тщетность этих увещеваний. Мария к тому времени уже понимала, что сама виновата и просила Иисуса только об одном: не уходить из дома, ибо там, среди чужаков, она его защитить не сможет.
Иисус обещал, и это было уже не в первый раз…
Чтобы не расстраивать Марию, мы несколько дней провели взаперти, имитируя плотницкую деятельность, хотя на самом деле всё это время я рассказывал Иисусу о мессианстве. В деталях, со всеми цитатами из Священного Писания, убеждал его, что он и есть тот самый… избранный…
Естественно, духу его это было слушать лестно, но тело!.. слабое женственное тело возмущалось и даже негодовало, что оно совсем не похоже на тело всесильного и любвеобильного царя!
Это мука, конечно, для духа – возиться с телом!.. его надо кормить, потом опорожнять, ещё как-то ублажать, давать отдых, следить, чтобы оно не заболело, не отравилось. Хорошо мне, я – дух бестелесный, а вот Иисусу приходилось тратить время и силы на все эти глупые капризы.
Вот только не подумайте, что я сейчас говорю о сочувствии к людям и их мелким душонкам. Повторяю, я не имею чувств. Я говорю о том единственном человеке на земле, в теле которого действительно томился дух, заслуживающий по крайней мере уважения. Он не был духом высшего порядка, как я, но присесть с ним за камнем и справить нужду, для меня никогда не считалось чем-то зазорным. Пока он закапывал экскременты в каменистую почву, я крепил в нём веру в его исключительную духовность как мог. Я внушал ему: ничто из входящего в человека извне, не может осквернить его, так как само же и выходит из него вон. Дух же, питающийся божественной истиной изнутри, внутри и остаётся, и осквернить его грубой материи не по чину…
И так семена просвещения, кинутые мной в благодатную почву, в одну из суббот наконец дали свои плоды. Мы нарушили данный Марии обет (благо был повод!) и отправились прямиком в синагогу. Там с порога Иисус попросил читать Писание, и ему подали книгу пророка Исайи. В лабиринте текста я указал читающему нужное место, и тот с явным намёком возвестил: «Дух Господень на Мне; ибо Он помазал Меня благовествовать нищим, и послал Меня исцелять сокрушенных сердцем, проповедовать пленным освобождение, слепым прозрение, отпустить измученных на свободу, проповедовать лето Господне благоприятное». После прочтения, отложив свиток в сторону, Иисус многозначительно посмотрел на присутствующих. Ответной реакции не последовало. Все ждали, что чтец продолжит, но тот молчал, ибо чего ещё говорить, если пророчество уже исполнилось.
Все, кроме Иисуса, поняли, что сложилась неловкая ситуация, ибо первенца Марии многие знали с той самой «чудесной» стороны его появления на свет.
Ему предложили сесть и вместе с остальными послушать, что по этому поводу скажет местный раввин. Но Иисус отклонил их предложение, коротко добавив: «Ныне исполнилось писание сие». Проницательный равви, наконец поняв, к чему идёт дело, спросил у окружающих: «Не Иосиф ли это сын?» Все в ответ закивали.
Скандала, так мною желаемого, не случилось. Вскоре пришли братья Иисуса и отвели его к матери. Мария стыдила сына, а потом, днём позже, пришёл раввин, и вот тогда уже Мария плакала по-настоящему, она отчётливо вспомнила, кем на самом деле был выдуманный ею ангел и что за весть он принёс вместе с собой. Под давлением материнских страданий Иисус снова давал обещания и поклялся сделать всё, чтобы только этих слёз больше не видеть…
В ту же ночь мы покинули Назарет, презрев все страдания изменчивого человеческого сердца ради торжества всех духов на земле. Если бы вы знали, чего мне это стоило! Фразу «Нет пророка в своём отечестве» я произносил миллион раз в секунду, я строчил, как пулемёт, доказывая, что тридцатилетнему мужу мать больше не нужна! Что на свете есть такая любовь, по сравнению с которой материнская меркнет, как луна перед солнцем! Только представь, – нашёптывал я, – вместо одной животной любви, основанной на инстинкте, тебя будут любить все люди, ибо ты – их единственный спаситель, посланный небом!
Тогда я думал, что сыграю на тщеславии, а потом легко опрокину его и буду таков… но я недооценил этот исключительный по человеческим меркам дух…
Он оставил мать и всю свою семью, повисшую гирями на его духовном развитии, вовсе не ради эгоистичной славы, он захотел по истине Невозможного. Вы только вдумайтесь! Сын галилейского плотника вдруг предположил со всей своей неучёной наивностью, что способен трансформировать любовь к ягнятам, минуя человеческую похоть, в любовь ко всему божьему творению…
Я когда это понял, чуть естества своего не лишился! Да если бы Создатель только узнал об этом! О, боюсь, последствия были бы непоправимыми. Здесь, на земле, очевидно – это утопия! Но на небе, если только теория будет доказана, что любовь как идеальную субстанцию возможно прививать духам высшего порядка, то, боюсь даже представить, на что последние станут способны?!
И тут меня осенило: а сам Создатель? Не то же ли самое произошло с Ним?.. И что случится, если такая трансформация произойдёт со мной? Я смогу стать Создателем?..
Я даже на мгновение вообразил, как триумфально возвращаюсь на небо и обдаю ледяным презрением тех, кто совсем недавно бил меня и толкал в пропасть, а Тот, который так высокомерно пренебрегал мной, теперь выслушивает мои условия… и в конце концов, мы делим этот мир между собой… а после я уж прослежу, чтобы никто больше не смог докопаться до истины нашего божественного происхождения…
***
Иисус был голоден, но, боясь себе в этом сознаться, осторожно заговорил со мной об учениках. Позже недобросовестные авторы напишут, что апостолы нужны были Иисусу, чтобы распространять его учение. Очередной бред! Ему нужны были те, кто вместо матери бы заботился о его теле, пока он будет совершенствовать свой дух, чтобы довести его до крайней точки самоуверенности. Крайняя точка – это возможность существования духа без телесной оболочки, то есть превращение в такого, как я…
Не буду лукавить, на небе мы сотворены Создателем идеальными существами, материя не лежит на нас тяжёлыми веригами и не прибивает к земле, более того, благодаря бессмертию и отсутствию связей с материей мы свободны от всех её притязаний, будь то пространство или время, нам наплевать…
Но Иисус-то был голоден, он устал идти в темноте, и, тем не менее, упорно думал и думал над идеей Преображения любви плотской, ограниченной во времени и пространстве, в любовь духовную всеохватывающую, которую он впоследствии формально назовёт верой в бога.
Но не будем забегать вперёд, для начала нам надо было найти таких дураков, которые, с одной стороны, заменили бы нам семью, а с другой, не ограничивали бы духовных изысканий и ничего не требовали бы взамен.
Когда мы ступили на берег Галилейского моря, драка почти уже закончилась: братья, только что бившиеся двое надвое, как ни в чём не бывало, принялись распутывать рыбацкие сети, и лишь отцы семейств, Иона и Зеведей, продолжали браниться...
Иисусу показался очень наглядным этот пример: бывшие враги, совсем недавно причинявшие друг другу физические страдания, теперь заняты совместным примиряющим трудом. Он заговорил с ними и очень вскоре выяснил, что сыны Ионы (Андрей и Пётр), как впрочем, и сыны Зеведея (Иаков и Иоанн) сыты по горло рыбной ловлей и давно ищут возможности вкусить более достойной пищи…
Услыхав о непокорности сыновей своих, примирились уже Иона с Зеведеем и принялись стыдить отступников от рыбалки в непочитании дела отцов их, потом самих отцов их, пока не дошли до бога, вот тут Иисус и открыл себя…
Иона спросил, откуда тот? Иисус ответил, что из несуществующего города Назарета. Тогда Зеведей рассмеялся ему в лицо и сказал: разве может быть что доброе из Назарета?
В реальной жизни тут бы всё и закончилось: самозванец убрался восвояси, братья продолжали распутывать сети, а отцы их принялись вспоминать прошлое…
Но то-то и оно, что там, где грубая материя имеет свой край, мир высшего духовного порядка только начинается…
Иисус сказал, что вчера он оставил свой дом ради Царствия Небесного, и сказал, что завтра он войдёт в него вместе со своими учениками…
На этот раз оба отца рассмеялись в лицо Назорею (так они его стали называть), однако дети их, которым порядком надоели вечно запутанные сети их судьбы, не рассмеялись, а, напротив, посмотрели на отцов своих… как на досадный пережиток, вставший однажды на пути прогресса.
Они сели в лодку, взяли с собой Иисуса и уплыли из Вифсаиды Галилейской в Капернаум, где у Петра был дом, была жена и была больная тёща…
Там мы и стали жить, там Иисус начал формулировать свои первые идеи, там ему верили. Чужая семья его охотно слушала, в отличие от семьи родной, слушала сначала ради приличия, чтобы соблюсти законы гостеприимства, а потом привыкла. Больная тёща, чтобы сделать гостю приятное, даже избавилась от горячки спустя несколько дней Назорейских проповедей…
Как это у людей водится, скоро по Капернауму поползли слухи о новом пророке, об его необыкновенных речах и об его целительских способностях. Естественно, калечные стали стекаться к дому Петра, разжигая себя «чудесными» рассказами о бесноватых и расслабленных, сухоруких и кровоточащих. Естественно, на эти «чудесные» рассказы не могли не обратить внимания местные духовные власти…
В субботу Иисуса пригласили в синагогу, и вот там наивному Назорею и всем, кто был с ним, очень быстро и доходчиво объяснили, что такое классическое иудейское образование и какие преимущества оно имеет перед «бессвязным блеянием деревенского самоучки». Естественно, всем, кто жил в те времена в Палестине, известно, как фарисеи и книжники подобных Иисусу самозванцев ели за кошерным завтраком, словно куриные яйца.
Вечером того же дня уже за ужином в доме Петра все скорбели по живому Иисусу, как по мёртвому. Возвращаться к старым и ворчливым Ионе и Зеведею никому не хотелось, но и оставаться в Капернауме с подмоченной репутацией Мессии было бессмысленно.
Долго спорили, что делать дальше...
Сыновья Зеведея предлагали сжечь синагогу, конечно, Пётр с выздоровевшей тёщей были против таких радикальных мер, так как надеялись, что им ещё здесь жить и жить…
Тогда Андрей в качестве альтернативы предложил отправиться в пустыню, на западный берег реки Иордан, где в то время промышлял божий человек Иоанн по прозвищу Гаматбиль, известный позже как Креститель, или Предтеча, совершавший над всеми желающими первобытный обряд омовения водой.
Все люди с древних времён знают, что с ними что-то не так…
Произошло это, если хотите, из-за утечки мозгов. Когда Создатель лепил из глины макет Вселенной, он вдруг задумался: а зачем Ему это всё? Но потом стряхнул с Себя налетевший морок, собрал волю в кулак и быстро кончил… Так вот, в руках Его в тот самый момент, когда он задумался, была терракотовая фигурка человека… так оно и перетекло потом из небесного сосуда в земной.
Двойственность природы человека породила много проблем. Дух, замурованный сначала в глине, а позже явленный в живом теле человека, стал предъявлять к своему существованию слишком много требований. Чтобы их удовлетворить, надо было идти к Создателю, но кто же на такое осмелится?!
Проще и дешевле было создать касту священников. Это такая прослойка людей-предателей, которые не позволяют божьему творению напрямую общаться со своим Творцом. Тем самым, они как бы хранят небеса от домогательств. Их основное занятие – ропот человеческий облечь в молитву. А если вдруг от отчаяния и бессмысленности происходящего какой-то человек восклицает: «А зачем Мне это всё?!», священники тут же убеждают его в том, что он давно не исповедовался.
Чтобы исповедоваться, надо иметь грехи. В принципе, для духовного существа высшего порядка вся жизнь – это один сплошной грех, ибо мы были непосредственные тому свидетели, но так как мы безруки, безноги и вообще бесчленны, то, следовательно, это нас не касается.
В своё время на небесах я предлагал решение этой проблемы: извести человечество как вид с помощью 4-х стихий или массовых эпидемий, на что мне возразили: но в нем же частичка Его, как можно?.. Слюнтяи и бюрократы оккупировали всю небесную канцелярию! И откуда они только берутся?!.
Хорошо, сказал я, тогда давайте сделаем так, чтобы души покинули телесную оболочку и мигрировали к нам на небеса, где мы их примем с распростёртыми объятиями. Опять нет. Духам высшего порядка нельзя общаться с душами низшего порядка. Ну, а как только я обвинил их в высокомерии, меня и скинули к чёртовой матери и божьей матери заодно…
Итак, грехи. Священники убеждают, что люди сами виноваты, ибо уже рождение – это и есть грех. Что касается тела, да, но душа-то чем виновата? Что не способна управлять тюрьмой, в которую её посадили? Тюрьма насилует и убивает, а виноват заключённый, так по всему выходит?
Чтобы окончательно обмануть человека, священники утверждают, что от грехов можно очиститься. Например, принести в жертву небесам дым от сожжения плоти. Конечно, честнее было бы сжигать людей, так как вместе с дымом на небо могла бы вознестись душа, но тут уже восстала плоть, наблюдать подобные процессы оказалось для неё занятием, угнетающим чрезмерно. Сработало видовое братство, и с небесами стали делиться не душами, а собственной пищей. Представляете, какое в тот момент мы испытали унижение там, наверху?!
Пора было с этим что-то делать, и вот недалеко от реки Иордан появился божий человек, поедающий акрид в меду вместо хлеба, носящий верблюжью шкуру, опоясанную кожаным ремнём, вместо тканой одежды, а заодно очищающий от скверны мирской простым окунанием в воду.
Для обряда очищения в храме надо купить животное втридорога или птицу, а тут тебе за саранчу и дикий мёд вечное блаженство. Так за кем же будущее?.. Мы назло всем фарисеям их по свету всех рассеем…
Таким образом, на семейном совете в Капернауме решили Назорея предъявить отшельнику Гаматбилю, и в зависимости от его реакции уже определиться с дальнейшим ходом исторических событий: возвращаться ли к рыбной ловле в Вифсаиду Галилейскую либо становиться ловцами человеков… на большой дороге…
***
Вышли с рассветом, безымянная тёща Петра собрала в дорогу немного еды, что же касается жены Петра, то мы её за все эти дни так ни разу и не увидели…
У городских ворот сыны Зеведея, несмотря на ранний час, опять ввязались в драку, в результате которой отбили у разъярённой толпы, промышляющей по ночам, мытаря Матфея, сборщика налогов в пользу римского императора…
Из уст его мы всё узнали о ненависти и презрении. Что был Иисус по сравнению с Матфеем?! Над первым фарисеи просто посмеялись в синагоге, а вот второму они угрожали смертью, в глаза называя его предателем за службу в оккупационной администрации. Мало этого, сборщика налогов ненавидел и презирал весь город. В ответ же мытарь говорил им: чем вы недовольны? отдайте лишь кесарю кесарево, имея в виду монеты с чеканным профилем императора, а себе оставьте богово, если вы такие праведники, имея в виду… читайте ваши книжки, и этим будьте сыты.
Общая позиция к отвергнувшему всех нас Капернауму, «до неба вознёсшегося, до ада низвергнутого», заставила назарян взять Матфея с собой и поставить на довольствие как человека грамотного, к тому же бывшего чиновника, знакомого с налоговым законодательством. Я подозреваю, что рыбаки уже тогда размечтались о власти в Царствии Небесном и принялись делить должности…
Но Иисус не обращал внимания на их суетные мысли. Получив новую семью, он очень хорошо знал, на что та способна, если не быть к ней снисходительным и не позволять разного рода вольные интерпретации его духовных откровений…
На западном берегу реки Иордан всё случилось как нельзя лучше, ибо в отличие от всех нас Иоанн Гаматбиль был фигурой реально исторической, а потому наблюдать воочию это пещерное чудовище мне совсем не хотелось. Пока мы дотопали до пустыни, выяснилось, что его уже арестовали и казнили. Казнили за то, что он осмелился осуждать личную жизнь тетрарха Галилеи. Как же, как же, жениться на жене брата при живом-то брате, какое беззаконие!..
Вот что бывает, когда человек, не имея собственной постели, лезет в чужую… ему отрубают голову и приносят на блюде развратной малолетней танцовщице…
«Всё, что надлежит, должно быть исполнено», – сказал Иисус, узнав о трагедии, и апостолы его решили, что более явного знака свыше и придумать невозможно…
Чтобы оправдать своё долгое путешествие, они всё-таки окунулись в Иордан, после чего Иисус оказался единственным из них, кто простудился и заболел.
Болезнь проходила тяжело и выгодно для меня: при немощи тела дух становится таким нежным и беззащитным, что существам, подобны мне, просто грех этим не воспользоваться…
И я показал ему всё: все возможности дикого необузданного порыва, устремляющегося к достижению своей цели, алкающего истину из всех сосудов мироздания и оттого имеющего абсолютную власть над материей и её производными!
Я демонстрировал ему, как твердолобые камни превращаются в пышные хлеба, а пресная вода в сладкое вино. Мы летали с ним повсюду… Сначала на крышу Иерусалимского храма царя Ирода, о котором Иисус лишь слышал, но никогда не видел. Я сбрасывал его вниз и наблюдал, как человеческое сердце лопалось от страха, а затем подхватывал у самой земли и снова возвращал к жизни.
Наслаждение от бесконечного полёта мысли так завораживает, что порой бывает трудно сохранить себя!..
И тогда, чтобы избавиться от наваждения, я погружал нас на самое дно моря, где Иисус с неподдельным ужасом смотрел на богатства затонувших кораблей и с любовью на косяки разноцветных рыб, презревших все эти богатства.
Мы проникали в гробницы египетских фараонов, чтобы воочию убедиться в существовании запредельного мира, мы читали заклинания, написанные в папирусных свитках, и наблюдали, как оживают мумии вместе со своими слугами…
Иисус отказывался верить глазам своим, обвиняя во всём колдовские чары, и тогда мы переносились в сады Вавилонии, чтобы в жаркий полдень вместе с всесильным царём Навуходоносором наслаждаться тенью от плодовых деревьев и прохладой вод Евфрата…
Спутник мой улыбался, надкусывая яблоко, он наивно полагал, что вдруг оказался в райском саду, пока страшный грохот и огромные столбы пыли не возвестили нам о неминуемой каре: Вавилонская башня, возвышающаяся над садом, рухнула под тяжестью собственного величия, погребя весь мир под своими обломками…
Абсолютное небытие характеризуется неспособностью света двигаться, неподвижная материя не такая страшная мука по сравнению с одновременным дыханием и абсолютным недвижением мысли…
И вдруг во тьме появляется красная точка, и тут же от неё устремляется луч, взрезав ночь и указав нам по линии разреза путь на Александрию…, цивилизация возрождается под молниеносным взором сидящего на позолоченном троне Зевса-Олимпийца….
Из одного древнего храма по невидимому мосту, мимо тридцатишестиметрового бога солнца на острове Родос, мимо мавзолея в Галикарнасе мы неспешно доходим до самого знаменитого и прекрасного храма Артемиды в Эфесе… И там Иисус краснеет от вида бесстыдных мраморных фигур, и там же он спорит с Фидием, Мироном и Праксителем о душе как о затворнице и укоряет язычников: тело не может быть прекрасней души, одумайтесь!..
И тут же слова его да залетают богу в уши, и сотрясется храм, и рыдает в бессилии Герострат, а карающие камни в это время падают с небес на головы возгордившихся героев. И утешается Иисус праведностью божьего гнева, ибо гнев всегда сменяется милостью, и вот уже на камнях растёт трава, и милые агнцы щиплют её, блаженные в своей невинности…
… дальше идти нельзя, – понимает Иисус, надо вовремя остановиться и не позволить бесовскому телу убить эту детскую божью душу…
И я хватаюсь за эту его мысль и говорю: «Ты прав, Иисус, дальше идти нельзя, поэтому отдай сейчас мне эту любовь, пока она так чиста и прекрасна, и проси за неё всё, что хочешь…». «А кто ты?» – вопрошает Иисус. «Я – ангел, посланный к тебе богом», – отвечаю я. И радуется Иисус небесному вниманию и протягивает мне любовь свою…, но отдать её у него не получается, как будто и не ему она принадлежит вовсе.
Смущается Иисус и так же, как я, понять ничего не может…
А потом, чтобы оправдаться, вдруг говорит: «Не могу я отдать любовь тебе, ангелу, ибо должен завещать её людям». «Каким людям? – спрашиваю. – Близким твоим?»
«Всем, всем людям», – торопится с ответом Иисус. «Что, и врагам, и предателям?!» – спрашиваю, а у самого уже запасной план в голове созрел. Скоро будет и у меня голова с бородой…
А Иисусу отступать было уже некуда, так всю ночь в бреду и промаялся, бедолага, всё шептал дежурившему возле него Матфею: «Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас»…
Матфей-то всё это на свой личный счёт принял, потому и запомнил эти слова…
Сам же Иисус, оправившись от болезни, перестал быть прежним и неискушенным. Апостолам он так и сказал: «Сатана искушал меня в пустыне, предлагал мне и власть, и богатства мира, а взамен требовал от бога отречься»…
Рыбаки крепко задумались, каждый спрашивал себя, а не стоило ли согласиться? Какая разница, от кого власть и богатства, от бога или Сатаны, если власть – всегда власть, а богатства – всегда богатства!..
Иисус слышал их мысли, но не имел больше морального права возразить, он хотел бы отдать им всего себя без остатка, но не мог, отныне ни тело, ни дух ему не подчинялись. Оставалось только имя, да и то, настоящее ли? – Иисус Назорей, самонаречённый Мессия…
Слаб человек, но падение в бездну его не может быть бесконечным, да и что такое падение человека по сравнению с падением ангела? Всего лишь литературный кризис по сравнению с апокалипсисом!
После того, как все страсти улеглись, я много раз спрашивал себя: если слаб человек, то как он заставил меня, существо высшего порядка, облечься в скверну свою и не остановиться пред тем, как вдруг «слово моё стало плотию»… как?! как?! как?!..
Но как по-другому я мог добраться до его любви?! Тело мне было необходимо, как временный кожаный сосуд, в который однажды вольётся радость Христова и будет запечатана на веки вечные, даровав мне фантазию Творца и мощь Создателя…
***
Они подобрали меня на обратном пути в Капернаум… вид я имел жалкий и безобразный, естественно, Иисус не мог пройти мимо…
«Зачем нам этот урод?» – возмущались апостолы. Когда же они предположили во мне иудея, то и вовсе чуть не избили, но учитель их не позволил этого сделать…
«Бывал ли ты в Иерусалиме?» – спросил он меня, вспоминая, как падал вниз с крыши Иродового храма. Я сказал, что родился в пригороде иудейской столицы и очень хорошо знаю все окрестности.
Иисус давно мечтал отправиться в Иерусалим, он верил, что, однажды попав в дом истинного отца своего, уже никогда больше оттуда не выйдет….
«Умеешь ли ты хорошо считать?» – спросил Назорей.
«Смотря что, – уклончиво ответил я, – ведь считать деньги не то же самое, что считать облака в небе».
Иисус улыбнулся, и благодаря телу Иуды, названного Искариотой, я впервые почувствовал эту силу, и подумал, как хорошо было бы, если бы он ещё и прикоснулся ко мне. Я устремил на него свой тайный взор, полный страстного желания близости, но, когда глаза наши встретились, Иисус вновь не смог ответить мне взаимностью и искренне не понимал причин этой неспособности. Весь дух его как будто состоял из этой силы, но любая попытка распространения её вовне неумолимо пресекалась чьей-то неведомой рукой. Уж не Создатель ли не позволяет ему? – подумал я, но тут же отогнал эту мысль как греховную…
«Нам среди братьев нужен тот, кто у себя хранил бы подаяние и выдавал их каждому из нас нуждающемуся, но при этом стремился к тому, чтобы казна наша не иссякала до следующего подаяния»…
И тут же, после этих слов Иисуса, со всех сторон я почувствовал прилив другой силы, ещё более мощной и возбуждавшей меня едва ли не до дрожи. Я боялся повернуться, чтобы ни в коем случае не спугнуть её, эту великую силу ненависти, с которой на меня смотрели рыбаки…, их губы побелели от зависти, и только Матфей сочувствовал мне искренне…
Позже он предупредил меня: «Если бы учитель в самом деле полюбил тебя, он никогда бы не назначил на эту должность, и не обрёк бы на вечные муки…»
О блаженный Матфей! Он знал, о чём говорил, вот только не знал кому!..
Голодать и унижаться, прося милостыню, нам пришлось вплоть до самого Капернаума, и я всю дорогу проклинал того поганого змея, который надоумил неискушённую Еву вкусить запретного плода в райском саду. Меня спасало только то, что Иуда Искариота мог откровенно подворовывать, тогда как рыбаки буквально дрались за еду. И только двуличного Матфея, как самого падшего, я тайно подкармливал по ночам, когда все уже засыпали.
Вернувшись в Капернаум, уже Матфей ответил мне «добром за добро», ибо наша сытая жизнь стала покоиться на его прошлых связях с такими же, как некогда он, мздоимцами. Мы ели в домах их, за что были неоднократно презираемы книжниками и фарисеями. И надо отдать им должное, ибо презрение праведников в конце концов сослужило нам хорошую службу. Назорея стали прославлять все те, кто чувствовал себя изгоем этого мира, ибо он не только не презирал их, но и часто приходил к ним на защиту.
Кто-то говорил, что у Назорея дурная слава, но ведь, слава, как и деньги, не пахнет ни мочой, ни пожарищем. Спросите у Герострата, он вам подтвердит. А скольких имена злодеев и настоящих душегубов хранит человеческая память?.. Ни добром, но болью помнится земля…
Когда нас перестали пускать в синагогу, Иисус перенёс свои проповеди на городскую площадь. «Не здоровые имеют нужду во враче, но больные, – кричал он, – милости я хочу, но не жертвы, ибо я пришёл призвать не праведников, но грешников к покаянию!»
Поначалу Иисус действительно верил, что способен силой своей любви излечить какого-нибудь бродягу или калечного или остановить кровотечение. Всем лежачим он приказывал встать, слепым – прозреть, хромым – бежать, из всех бесноватых изгонял демонов. Как могли, мы ему в этом способствовали, хотя это было чистое мошенничество, но единожды солгав… тяжело потом остановиться.
Спустя какое-то время Иисус перестал мучиться вопросом: помогла ли кому-нибудь его «всесильная» любовь или нет? Как любой опытный целитель, он действовал по известному медицинскому принципу «не навреди», а вреда от его слюны или настоятельных убеждений очередному расслабленному подняться с постели не было. У кого сил хватало, тот поднимался и даже вылечивался на какое-то время, хорошо если до нашего ухода, а кто был не в силах, у того, значит, грехов слишком много, не заслужил пока божьего прощения…
На самом деле ведь больному много не надо, и, по сути, он ничем не рискует, ну и что с того, что какой-нибудь шарлатан плюнет несколько раз в его бельма. Даже если грешник не прозреет, он никогда не разуверится в чуде, ибо тот, кто наказывает, только тот и любит…
В Назорее была эта любовь, он весь светился этой любовью, когда говорил или улыбался, ему нельзя было не поверить, и, самое непостижимое, все как будто удовлетворялись этой любовью и не требовали сверх меры, все, кроме Иуды…
Потом только меня осенило почему…
Я не был больным, как они, и не был безумным. Тело моё было абсолютно здорово, пусть и безобразно. Любой смертный, будь он в моём обличии, страдал бы и мучился из-за своей внешности, а я – нет, я презирал своё тело, и тело отвечало мне взаимностью…
Это было особенно заметно, когда мы посещали блудниц, да, всё наше святое братство питалось не хлебом единым…
Живое тело – очень забавный механизм, постоянно нуждающийся в съедобной матери, из которой он вырабатывает энергию. Однако, едва насытившись, плоть тут же ищет способ от этой энергии избавиться, и потому беспорядочно начинает суетиться, пока в конце концов не заснёт где-нибудь в объятиях себе подобного тела, если до этого не будет уничтожено внешними обстоятельствами, к которым можно отнести болезнь, войну, несчастный случай.
Совокупление тел люди также принимают за любовь, но любовь низменную, ибо такой любовью обладают и животные, а люди почему-то очень не любят, когда их сравнивают с животными, особенно с домашними. Хотя при всём при этом связывают юношей и девушек между собой узами брака, точно так же, как связывают домашний скот, не предоставляя им права выбора сильного и красивого, который в природе имеют дикие звери. Ещё Двуногие и Прямоходящие очень гордятся, что у них вместо когтей есть острый меч или мотыга, но самое главное своё отличие от животных они находят в вере…
Что такое вера? Это способность человеческого мозга – не смотреть правде в глаза… говорят, что это помогает выживанию в самых невыносимых условиях…
Спорить не стану, ибо я видел племена людей, ещё гоняющихся за мамонтом, и тогда они, косматые и волосатые, ни чем от зверей не отличались. Настоящая трансформация с человеком произошла позже, и была она связана отнюдь, не с появлением в его руках искусственных орудий труда. Человек выделился из мира животных в тот самый момент, когда назначил каждому творению Создателя собственную цену, включая себя, и пусть отсохнут уста Иуды, Создателя…
Блажен лишь тот, кто видел Еву до того, как она съела то злосчастное яблоко, и будь трижды проклят тот, который ввёл её в заблуждение!..
Мы все бывали у Марии, и даже «женатый» Пётр не упускал возможности, благо Магдала располагалась недалеко от Капернаума. Что-то в этой блуднице было от Евы. Возможно то, что она излишне доверяла словам, и поэтому просила нас что-нибудь рассказать ей, например, о новом пророке, о Назорее…
Вот апостолы и чесали языками, за ласки выдумывая небылицы об исцелённых Им в субботу больных да о спасённых Им от побиения камнями изменницах. Мария жадно слушала и что-то там себе воображала. Я всегда заходил к ней последний и потом расплачивался за всех. У неё были длинные вьющиеся волосы и глаза, полные возбуждающей ненависти, когда она видела Искариоту…
Сначала я думал, что это из-за уродливой внешности Иуды, но позже Матфей объяснил мне, что на самом деле Мария давно влюбилась в Назорея и каждый раз, пока братья возлежали на ней, представляла, будто это сам Иисус проникает в неё. И только я, вынимая деньги из перемётной сумы, как будто возвращал её из блаженного рая в жестокую реальную жизнь презренной блудницы.
Теперь всё это кружение человеческих душ вокруг любви мне и самому не давало покоя: не тот ли первый осознал себя человеком, кто однажды догадался продать тело своё в рабство? Только так он мог бы предположить наличие в себе другой нематериальной субстанции, иными словами, искры божьей…
Я немедленно рассказал обо всём Иисусу…
Ну, что тут скрывать, да, это всегда я выдавал учителю маленькие апостольские тайны…
Он приказал тотчас отвести его к Марии в Магдалу, естественно, я это сделал… естественно, я подглядывал за покрывалом…
Слюни текли по клыкам моим в предвкушении таинства передачи божественной любви, капли пота застилали глаза, а Иисус, не сняв одежд, просил и просил, умолял простить учеников его, а Мария в это самое время вся горела стыдом…
И я видел, как вдвоём они воздвигают огромную каменную стену между собой, и облизывался…, любой запечатанный сосуд однажды будет излит… и Иуда Искариота напьётся… обязательно напьётся…
Впервые Мария сама заплатила клиенту: она приказала служанке принести миро… самое дорогое… и умасливала им голову Иисуса всю ночь… а он пообещал несчастной Марии свою любовь… в будущем Царствии Небесном…
Вернувшись из Магдалы, Назорей запретил апостолам своим более ходить туда…
В тот благословенный день рыбаки сильно избили Иуду, и было за что: Мария была добрая, и ласковая, и не дурна собой… так, как она, их не любила больше ни одна женщина!.. даже Пётр бил, поскудник…
Но и я в долгу не остался, рассказав капернаумским фарисеям, как по пути от блудницы некоторые ученики Назорея в субботу ели с аппетитом колоски на хлебном поле. Понятное дело, разразился страшный скандал, и сколько бы Иисус не оправдывался, утверждая, что суббота создана для еврея, а не наоборот, под давлением общественности нас вновь выгнали из города.
В официальных жизнеописаниях Назорея сказано, что учитель с апостолами в течение трёх лет странствовали по Галилее, и будто за нами ходили толпы нуждавшихся в исцелении души и тела, которых мы ещё кормили и поили. Так вот, ведя паразитический образ жизни, мы себя-то толком не могли прокормить, не говоря уже о других бездельниках. Однако толпы народа действительно иногда следовали за нами, но исключительно с целью наказания за нарушения общественной нормы поведения.
Обычно в таких случаях нас спасали рыбаки: убегая от преследователей, мы запрыгивали в лодку, а дальше уже дети Ионы и Зеведея демонстрировали всей округе, какие они великолепные гребцы.
Спустя время страсти остывали, обиды забывались, и мы тайно возвращались в Капернаум, где поначалу старались вести себя тихо и незаметно. Но рано или поздно образ нашей «праведной» жизни вступал в противоречие с местным законодательством, и городские власти по наущению книжников из синагоги устраивали нам самые настоящие облавы, в результате которых мы страдали и от кровотечений, и от рассечений, и от всякого рода другого членовредительства.
Но это было ещё полбеды, так как само изгнание ничто по сравнению с хождением по окрестным деревням. Вот где нас подстерегала реальная угроза камнеубийства. Если в городах ко всякого рода странствующим проповедникам либо местным городским сумасшедшим относились снисходительно, то в сельской местности такие личности со сворой приспешников приравнивались к ворам или разбойникам.
В деревнях не было ни книжников, ни законников, и заговорить зубы притчами у учителя тоже не получалось, там мы бились уже не на жизнь, а на смерть. Именно в этих битвах Иуда Искариота и снискал себе славу незаменимого бойца. Выделялся я не столько силой (куда мне до рыбаков!), сколько полным пренебрежением к страху и необыкновенной холодной яростью. Так как мы всегда были в меньшинстве, то противник наш, естественно, поначалу одерживал вверх, и тогда в критический момент я совершал что-нибудь воистину ужасное, например, зубами откусывал противнику ухо и демонстративно выплёвывал перед остальными желающими помахать кулаками. Схватка останавливалась, и пока деревенщина смотрела в мои глаза, полные холодного древнего мрака, Назорей с остальными учениками спасались бегством.
Позже я нагонял их и весь оставшийся путь плёлся самым последним на почтительном расстоянии, не рассчитывая на благодарность, наоборот, апостолы даже боялись посмотреть в мою сторону, они жались к учителю, как цыплята к наседке. Сколько раз они просили Назорея прогнать меня! Однако столько же раз и получали отказ от учителя. Когда рыбакам становилось совсем страшно находиться со мной рядом, они, предварительно сговорившись, нападали на меня вчетвером со спины и, обвиняя в казнокрадстве, учили для порядка. Я не сопротивлялся, они расценивали это как моральную победу и успокаивались до следующей моей безумной схватки с теми, кто реально угрожал Иисусу преждевременной смертью.
Улучив момент, наедине я спрашивал у Назорея: «Какова причина того, что он по просьбе братьев не прогоняет меня?» Он же говорил мне словами из Писания: «Всему своё время… время разбрасывать камни и время собирать камни». Я же возражал: «Иуда Искариота – не камень, как Пётр твой и остальные, ибо в камни никогда не проникнет любовь твоя». В такие моменты Иисус всегда вздрагивал и отвечал, что никакой любви, кроме божественной, не хватит, чтобы заполнить бездну в глазах моих. Он не успевал ещё закончить речи, как правая десница моя уже ложилась ему на плечо, а левая на рёбра, прожигая хитон. Всего шаг, и мы оказывались с ним на краю пропасти, и тогда всего один неосторожный поцелуй… отделял нас от совместного падения в неё…
Иисус делал вид, что вот-вот совершит это, но уста его всегда обманывали, прижимаясь к моему уху, а тихий голос шептал так, чтобы никто не услышал: «Время обнимать и время уклоняться от объятий, Иуда». Я облизывал пересохшие желанием губы и отвечал голосом Екклесиаста: «Кто знает: дух сынов человеческих восходит ли вверх и дух животных сходит ли вниз, в землю?»
Назорей бледнел, ибо каждый такой вопрос повергал его в сомнения, и, чтобы не услышать самых страшных слов, он бросался прочь из палатки, укрывавшей нас от посторонних глаз. Он долго будил учеников своих, вечно пребывающих во сне и допытывался: за кого же почитают его в народе? И камни отвечали спросонья: «Одни за Иоанна Крестителя, другие за Илию, а иные за Иеремию, или за одного из пророков». «А вы за кого?» – не прекращал тормошить он их. И тогда главный из камней сказал: «Ты – Мессия, Сын Бога Живаго»…
Тут не выдержали даже камни и расхохотались, и хохотали до тех пор, пока я не показался из учительской палатки в несколько расхристанном виде. Смех мгновенно прекращался, и Пётр, надвигаясь скалой, с негодованием в голосе говорил мне: «За кого Иуда Искариота почитает учителя нашего?»
«Когда испытает его бог, – предупредил я Иисуса, глядя сквозь камни, как иной пророк смотрит сквозь время, – он увидит, что сам по себе каждый сын человеческий – есть животное, потому что участь сынов человеческих и участь животных – участь одна: как те умирают, так умирают и эти, и одно дыхание у всех, и нет у человека преимущества перед скотом, потому что всё – суета! Все идет в одно место: все произошло из праха и все возвратится в прах».
… и снова били меня, и снова требовали изгнать, но не преклонен был Назорей, ибо понял, кто я такой, и что ему от меня нигде не скрыться: ни в пустыне среди камней, ни в душе своей, полной пока ещё любовью молодого вина… но вина, уже отравленного желчью сомнения и страхом превращения в уксус…
***
Пока Иисус спал в лодке, разыгралась буря… Ученики спорили, что им делать дальше после бегства из Капернаума? Андрей предлагал покончить с такой жизнью и вернуться в Вифсаиду к отцу и рыболовным снастям. Иаков и Иоанн, сыны Зеведея, прозванные к тому времени Иисусом, «сынами Грома» за свой буйный нрав, предлагали присоединиться к какой-нибудь разбойничьей шайке и промышлять грабежами на большой дороге. Петру не нравилась ни та, ни другая идея, и он попрекал всех за то, что «по их милости» не может вернуться в дом к своей «любимой» тёще. Матфей в спорах не участвовал, он давно смирился с судьбой, и если бы лодка вдруг по какой-то причине перевернулась, то бывший мытарь не возроптал бы.
Моё мнение по понятным причинам никого не интересовало, ибо все были уверены, что рано или поздно я и так приведу всех их в Гиену (место вечной полуденной жары и жуткого зловония).
Но был среди нас ещё один Иуда. Иуда Фома родом из Кесарии Филипповой, расположенной на границе с Сирией. Он предложил нам отправиться в города языческие, которых на территории Галилеи было ровно столько, сколько пальцев на обеих руках. На вопрос Матфея: «Кто же там, среди язычников, станет слушать учителя?» Фома ответил: «И среди язычников дураков хватает».
Буря не утихала, и спорщики едва не опрокинули лодку: сыны Грома вдвоём толкнули Андрея, тот, чтобы не упасть, ухватился за край и повис; Пётр бросился брату на выручку, ему стали помогать Матфей и Фома. Естественно, лодка накренилась, потому что Назорей спал на носу, а на противоположной стороне сидеть остался только я один. Волны хлынули через край и тут все поняли, что натворили, испугались и закричали: «Господи! Спаси нас, погибаем».
Иисус, который всё это время только делал вид, что спит, вскочил и с носа лодки прыгнул ко мне, по пути увлекая за собой Матфея и Фому.
Лодка перестала черпать через край воду и после того, как все заняли свои прежние места, восстановила свой ход. Учитель воскликнул с упрёком: «Что же вы такие боязливые и маловерные!» От пережитого страха в тот момент даже бывалые рыбаки смотрели и слушали его с тем удивительным восторгом, будто однажды уже видели где-то идущим по водной глади.
Спор разгорался снова, Фома отказывался верить, что человек способен ходить по воде «аки посуху», и говорил, что пока собственными глазами не увидит, не поверит. В ответ рыбаки горячились и клялись, что видели не только мужей, ходящих по воде, но и женщин с рыбьими хвостами. И вроде бы даже одна из них, по версии сынов Грома, попалась Петру в сети, после чего тому пришлось жениться на ней, но из-за рыбьего хвоста он никому её не показывает, а прячет в бочке в доме у тещи в Капернауме.
Чтобы не доводить до нового кораблекрушения, Назорей стал расспрашивать Фому о Десятиградии и о язычниках. Фома стал рассказывать о площадях с мраморными богинями, свадьбами у фонтанов, о скачках на аренах и многоступенчатом театре… Рыбаки налегли на вёсла, ибо было решено нам плыть «в землю годарскую»…
Никто в тот день не поблагодарил меня за спасение, только Матфей, как всегда наедине, спросил, почему я единственный не бросился на помощь Андрею? «Разве таким людям, как мы, не лучше ли лежать на дне, чем плыть в лодке?»… «Потерпи, – ответил я мытарю, – скоро уже»…
Больше всего в новых местах Назорея пугали свиньи…, бедные галилеяне буквально бросались врассыпную, когда случайно по пути в языческий город натыкались на хрюкающее стадо. Вслед нам молодые пастухи обычно улюлюкали, дивясь невежеству и трусости пришлых бродяг…
По мнению Иисуса, внешность этих животных, а именно наличие раздвоенного копыта, маленьких глазок, приплюснутого носа и свёрнутого в колечко хвоста, выдавала в них присутствие бесовского духа. Но самое главное, у свиней не было мягкой шерсти, к которой привык наш учитель ещё с детства, лаская кротких домашних агнцев…
Надо сказать, все его представления о Царствии Небесном и были по большому счёту сформированы застывшим детским восприятиям обычной патриархальной семьи, где отец есть всемогущий бог, который денно и нощно бдит о чадах своих, и есть мать, наполняющая любовью всё вокруг себя. Отец всегда справедлив, но ради справедливости своей бывает жесток, и тогда мать, одинаково любящая и мужа своего и детей своих выступает в качестве семейного примирителя. Потому и любой конфликт, согласно учению Назорея, заканчивался всеобщим прощением и торжеством внутренней любви над всеми внешними обстоятельствами…
И вот впервые малообразованный провинциал, родившийся в несуществующем Назарете и проповедующий до этого лишь в окрестностях Капернаума, вдруг очутился в городах с иной, преимущественно сирийско-греческой культурой: свободной, чувственной и лицемерной.
Поначалу ему там даже нравилось, его суждения выслушивали, никто не цеплялся к словам, не поучал и не заставлял обязательно мыть рук перед трапезой, как это делали книжники в синагогах. Но затем Иисус стал замечать, что местные философы сплошь мужеложцы и педофилы, ведя с ним разговоры о божественном, интересуются больше спокойными и изящными движениями его тела, нежели ходом допотопных, а в нашем случае, и послепотопных мыслей.
Приди Назорей сам в сирийский город лет десять назад учеником, кротким агнцем, ищущим любви как соска молочного вымени, я уверен, он обязательно нашёл бы её в водовороте распущенных нравов. Но он пришёл как учитель и считал недостойным себя знать правды земной после того, как ему, как он считал, открылась правда небесная.
Однажды Иисус увидел, как стадо свиней растерзали и съели маленького ягнёнка, случайно отбившегося от собственного стада. Он рассказал свой сон апостолам, чтоб те объяснили его. Тогда тугоумные Андрей и Пётр стали чесать бороды, вспыльчивые Иаков и Иоанн предлагали сбросить это стадо свиней с кручи, раз уж бесы вселились в него, Фома в бесов не верил, а Матфей признался, что однажды, ещё будучи мытарем, ел эту самую свинину назло фарисеям и не раз. Последним, как обычно, спрашивали меня. Я честно ответил, что без денег нам в Десятиградии долго не продержаться, что наш бог здесь не единственный, а лишь один из многих и при этом, надо признаться, не выдерживающий честной конкуренции…
***
Не сговариваясь, мы возвращались в Капернаум через Магдалу. У самых дверей дома Марии он остановил нас и, дождавшись, пока вокруг соберётся достаточно зевак, заговорил: «Вы слышали, что сказано древним: «Не прелюбодействуй». А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем».
Тяжко вздыхая, но подчиняясь учителю, все апостолы проследовали мимо дома Марии, все, кроме Иуды… Я вошёл в комнаты к ней и сказал, что Иисус приказал ей на праздник Пасхи, следовать с нами в Иерусалим. Впервые смотрела на меня Мария с любовью, не желая больше слышать истины в сердце своём…
Сам Иисус узнал, что идёт в Храм, от матери своей, ибо в Капернаум никого из нас не пустили, даже Петра, сильно заскучавшего по «любимой» тёще, и мы вынуждено отправились в несуществующий Назарет. Больше идти было некуда…
Приняли нас неласково. Старший сын Иосифа после Иисуса Иаков сказал с укором брату, что у нас всего лишь пять хлебов и две рыбы, и как насытить такую тьму народу, оказавшуюся в их доме, он не знает, если только не окажется среди нас пророка Елисея, известного своими чудесами по насыщению малым многих.
Пророка Елисея не оказалось, зато случилось другое чудо: у Марии откуда-то оказались деньги. Она отдала их Иакову и велела накормить гостей, но с одним условием: на праздник Пасхи Иисус совершит с ней паломничество в Иерусалим и там очиститься от греховных мыслей своих, принеся в жертву белых голубей.
Назорей поклялся в том матери, а когда мы поели и выпили вина, вдруг сказал: «Еще слышали вы, что сказано древним: не преступай клятвы, но исполняй пред Господом клятвы твои. А я говорю вам: не клянись вовсе: ни небом, потому что оно престол Божий; ни землею, потому что она подножие ног Его; ни Иерусалимом, потому что он город великого Царя; ни головою твоею не клянись, потому что не можешь ни одного волоса сделать белым или черным. Но да будет слово ваше: да, да; нет, нет; а что сверх этого, то от лукавого». И я единственный из слышащих его поперхнулся тогда хлебом и вином…
Ночью, пока все спали, я слышал, как Мария стыдила сына, и он плакал, и целовал ей руки, и просил прощения…
Из Галилеи в паломничество на Иерусалим отправилось множество народу, и мы шли среди их числа…
В одной из гостиниц мы встретили Марию из Магдалы и более уже не расставались с ней, так как она была богата и добра в отличие от всех нас вместе взятых. Однажды мать Мария спросила меня, кто эта добрая женщина, которая кормит нас и предпочитает сына её всем другим занятиям. Я ответил, что эта добрая женщина – блудница. Мать Иисуса взглянула в глаза мои, чтобы убедиться, не говорю ли я из зависти к учителю своему и не лукавлю ли? Посмотрев, она снова спросила, не тот ли я ангел, который приходил к ней перед рождением её первенца. Я ответил ей, что нет, что я – иной ангел, который приходит не перед рождением, но перед смертью. И Мария всё поняла, и отошла от меня со скорбью…
Были среди паломников, идущих с нами, и те, кто, как и мы, являлись клиентами Марии из Магдалы и знали, кто она.
В одной самарийской деревне, через которую шёл путь из Галилеи в Иудею, случилась драка, естественно, по вине сынов Грома. Повздорив с хозяином гостиницы из-за непомерной цены за постой, они едва не спалили всю деревню. После чего большинство паломников ополчились на нас, говоря, что назаряне, вместо того, чтобы готовиться к священному празднику, каждую ночь пьют вино и творят блуд, и потребовали чуть ли не побиения камнями Марии-блудницы. Тогда Иисус схватил блудницу за руку и вывел перед всеми, и сказал всем: пусть муж, который, пока он идёт с нами, ни разу не был с этой женщиной, выйдет и бросит в неё камень. И не нашлось таковых, хотя были среди паломников и мужи праведные и совсем старцы, но никому не хотелось испытать на себе гнев сынов Грома…
«Что же касается учеников моих непостящихся, – продолжил Иисус, – могут ли печалиться сыны чертога брачного, пока с ними жених?»
На следующий день Мария из Магдалы подарила матери Марии новое голубое покрывало, сама же была в красном, и потом они много плакали вместе, одна – будущая царица небесная, а другая – земная грешница…
Чем дальше шли и чем больше становилось вокруг народу, тем раздражительней становился Иисус. Мёртвые давно не воскресали по требованию его, и он чувствовал, как сила его слова иссякала, и он видел, какими боязливыми были его рыбаки при приближении иудейских стражников, вооружённых мечами и пиками. Чем ближе был Храм, тем мельче становился пророк…
В одном доме в Вифании, где мы ночевали перед вступлением в Иерусалим, он сам нашёл меня в одиночестве.
«Помнишь, Иуда, ты спрашивал меня, почему я не гоню тебя прочь?» – приблизил он ко мне своё лицо. Ища поцелуя, я обнял обеими руками его тугие ягодицы и попытался притянуть к себе… и вновь он обманул меня, быстро зашептав на ухо: «Я знаю, кто ты, Иуда, и зачем ты соблазняешь меня».
«Так не сопротивляйся, – сказал я, – смирись и дай мне то, что я прошу». «Я отдам, а ты предашь меня!» – Иисус отстранился и захотел уйти. Он играл со мной, как греческая нимфа играет с паном, зная, что рано или поздно всё равно окажется в его объятиях. Я остался недвижим, ибо тело моё – не живая плоть, рабская блудница природы, а всего лишь оболочка, мираж в пустыне. Назорею пришлось вернуться, в оправдание своё он принёс в руках умывальницу и поставил у ног моих. «Ты не боишься, – спросил я, – что кто-нибудь из братьев увидит нас?» Иисус ответил не сразу, только после того, как с надлежащим рабу смирением омыл мне ноги: «Ты сам знаешь, что не дано им видеть того, что открыто нам. Они слепы и темны, и случись со мной что недоброе, они тут же отрекутся от меня. Хочешь, я расскажу тебе причину, по которой они всегда ссорятся между собой? Они спрашивают, когда я стану царём иудейским, кто из них, будет сидеть по правую руку от меня? Если бы ты только знал, Иуда, как я тягощусь всем этим».
«Так бросим их и убежим вдвоём на край света, где никто не воспрепятствует нашему духовному союзу любви и бессмертия!» – Иуда резко опрокинул предмет страсти своей на циновку и навис над ним во всём своём безобразии…
«А ты и вправду сделаешь меня царём иудейским?» – он заговаривал мне зубы, заплетал язык, чтобы ни в коем случае не позволить себя поцеловать. Он знал, что после этого пути назад уже не будет, что дальше только со мной до самой бездны…
«Разве ты этого хочешь?!» – я знал, что торгуюсь с последней на земле девственницей, и мне нельзя продешевить.
«Не торопись, Иуда, – он предупредил мои настойчивые уста ладонью, – я не понимаю, как ты похитишь меня у Смерти, которой я завещан неизвестным отцом моим и матерью?» «Не понимаешь, потому что не умеешь разделить себя пополам! Рожденное от плоти есть плоть, а рожденное от Духа есть дух! – очень легко впасть в раздражение, когда душа, обречённая на вечные страдания так близко…, близко, да не укусишь. – Ты должен, как мечом, разрубить эту связь, и одну половину принести в жертву ради торжества другой! Невозможно остаться целым, когда хочешь что-то отдать! Невозможно передать любовь всем, ты должен выбрать кого-то одного!»
«Ты слишком нетерпелив, Иуда!» – и в этот раз уже Назорей опрокинул меня, и его длинные промасленные Марией из Магдалы волосы скрыли от него всё безобразие моего лика. Я никак не мог избавиться от их бесцеремонного аромата и последующего за ним возбуждения в собственных чреслах. Я закрыл глаза и больше ничего не видел, кроме своей мечты: долгожданного триумфального возвращения на небо… и в этом видении Назорей вёл меня за руку в чертоги Свои…
Когда я очнулся, Иисус показал мне свою ладонь и с доброй ласковой улыбкой сказал, что отныне Иуда весь в его в руках, что Иуда хотел соблазнить Иисуса, а получилось, Иисус соблазнил Иуду…
Потом в двёрном проёме я видел, как он скормил «меня» чёрной курице… Недавнего раздражения во мне не осталось, не смотря на все эти наивные деревенские суеверия, доставшиеся доморощенному пророку от его бедной матери… Как же он был прекрасен в последние дни…
***
На праздник в Иерусалиме было не протолкнуться, гостиницы переполнены, и нам ничего не оставалось, как довольствоваться палатками, устроенными по распоряжению городских властей в Гефсиманском саду. Древний город кишел безумными паломниками, как протухшее мясо червями…
Совсем не так воображал Назорей свое появление в столице Иудеи. Согласно пророчеству он видел себя как минимум верхом на ослице, под копыта которой возликовавший «осанну» народ бросал бы оливковые ветви…
Никогда Иисус не чувствовал себя таким беспомощным в этом мире, как в городе небесного отца своего. Он приказал нам вместе с ним отправиться в Храм, надеясь там найти спасения для Духа своего, но там, в этом «вертепе для разбойников», мы обнаружили лишь кровавые реки, рёв домашнего скота, а также жадных торговцев, взвинтивших цены на белых голубей до тех высот, куда стремился едкий дым от жертвенных кострищ.
На этот раз учитель вместе с нами участвовал в традиционной драке, устроенной сынами Грома. С криками «Это дом Отца моего!» он толкал храмовых менял, опрокидывал их лотки с монетами, а самое главное, сломал все клетки с голубями.
Чудом было то, что нам удалось убежать до появления храмовой стражи и спрятаться в доме одного «доброго» человека. Чтоб он нас впустил, мне пришлось отдать ему все имеющиеся в казне деньги, благо нам удалось унести немало, воспользовавшись всеобщим беспорядком и хаосом. Как это всегда и бывало: пока рыбаки гнали волну, мы собирали то, что оказывалось на дне.
В этом доме мы вечеряли в последний раз все вместе. Рыбаки предлагали немедленно покинуть город и возвращаться в Галилею. У учителя было плохое предчувствие, и я видел, как он отчаянно сражается со страхом быть схваченным и предстать перед судом. Сколько раз он сам судил между братьями, а теперь сидел бледный, изредка смотрел на меня и всё время повторял: «Не пить мне с вами вина и не преломить более хлеба».
Когда всеми было решено уходить, я напомнил Иисусу, что в Гефсиманском саду осталась его семья. Так как властям стало известно, что беспорядки в Храме устроили галилеяне, выдававшие себя характерным наречием, они будут искать там, и если женщин не тронут, то неизбежно пострадают его младшие братья, и потому я вызвался пойти и предупредить их. Тогда Назорей ответил Иуде: «Делай скорей, что задумал».
Мы разделились, с учителем пошли Пётр, Иаков и Иоанн, у них на четверых было два меча, и они намеривались выйти из города через Северные ворота; Андрей, Матфей и Фома – через Южные; Иуда же отправился в Гефсиманский сад.
Добравшись до Елеонской горы, я стал ждать. Я уже слышал, как пели петухи, как отрёкся Пётр, как разбежались в разные стороны сыны Грома, побросав свои мечи, я слышал, как стражники вместе с людьми первосвященника Каиафы гнали добычу в мои ловко расставленные сети…
«Спаси меня, Иуда, спаси», – Иисус метался в моих объятиях, как агнец в когтях у хищника. «Не бойся, сын человеческий, Иуда не предаст тебя», – убеждал я. В темноте наши глаза были бесполезны, тела дрожали в холоде ночи, и оставался лишь один способ довериться друг другу…
Когда десятки факелов осветили гору, все бывшие там увидели, как Назорей целовал в уста Иуду Искариоту…
***
Когда я объявил Матфею, что тело моё скоро обнаружат на суку того самого масличного дерева, возле которого схватили учителя, он не отговаривал меня, он не понимал только одного, почему я не написал в рукописи, переданной ему, всей правды о Назорее. «Я знаю, что это не ты предал его, зачем же берёшь вину чужую на себя? И зачем ты придумал, чтобы судили его не за посягательство на священное имущество Храма, а как царя Иудейского?» Ему вторил Фома: «Я никогда не поверю, что учитель воскрес, пока персты мои не окунутся в раны его!» – они спрашивали, а уста мои горели, скреплённые обоюдной клятвой.
Описывая страсти Христовы, я думал прочертить ту самую линию, по которой зеркально отобразилось бы количество любви, спрятанное в Духе совершенного человека, и противоположное количество открытой ненависти, существующей в реальности. Этой линией стал крест. Распятие на кресте – есть обратный символ любовного объятия. Сколько раз в своих признаниях я предупреждал его об утопичности идей всеобщей любви, ибо её источник – всего лишь земная мать! Но он возражал мне и говорил, что нет, что его любовь – Отец небесный…
И тогда, чтобы окончательно доказать свою правоту, я закричал ему устами смотревших на страдание его: «Где же отец твой? Почему он не поможет спастись тебе?» Иисус услышал меня среди этих голосов и в горьком разочаровании перед исходом поднял очи к небу и возопил громким голосом: «Или́, Или́! лама́ савахфани́? то есть: Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?»
Я обещал Иисусу вечную жизнь и путь на небо, а он обещал, что если теория моя окажется верной и дух его в высшем царстве обретёт божественную силу Создателя, то он прикажет ангелам вернуть меня обратно…
В это трудно было поверить, особенно когда Иуда, выкрав тело мёртвого учителя, долго нёс его на руках в Гиену, а потом прятал его обвитого пеленами среди мусора и смердящих туш павшего скота…
Всего через 300 земных лет теория моя подтвердилась: дух смешанного происхождения, избранный мной для эксперимента, можно сказать, совершил головокружительную карьеру. Будто бы и не произошло никакого чуда, просто сын плотника с окраины ойкумены однажды стал императором. Но представляю, каково им пришлось там, на небесах, когда они вновь услышали обо мне…
Я выполнил свою часть договора. Прошло уже более 2 000 лет с рождества Христова, а уста мои горят по-прежнему, я жду возвращения домой… Его поцелуй – это залог, и во имя справедливости я обязательно верну его…
Рейтинг: 0
191 просмотр
Комментарии (0)
Нет комментариев. Ваш будет первым!
