Смех, юмор, ирония.... трындец

Эпиграф: "Любой  дар  полученный  от  Бога  или  же  от  природы. в  качестве  благодатного, человек  в  конце   концов  извратит  настолько, что  тот   станет  для  него   или  смертельной  мукой  или  самой  смертью"  (афоризм, сам  собой  возникший  из  нижеследующего)  

В  основании  смеха, как  культурно-психологического  феномена  лежит  чисто  физиологическая  реакция,  состояние  радости  и  энтузиазма  здорового  и  наслаждающегося  организма. Примитивный, пра-смех - "Вершина  совершенного  здоровья" (Шопенгауэр). В  результате  эволюции  смех  приобрёл  в  сознании  человека  оценочное, связанное  с  рефлексией  качество, потеряв  при  этом  в  своей  природной  непосредственности, но  получив  в  замен  свойство  парадокса.

Парадоксальность  смеха    состоит  в  том. что  смех  чаще  всего  есть  неадекватная  эмоциональная  реакция  на   действия  и  события. Мы  смеёмся  над  тем, что  само  по  себе  смешным  не  является. Сущность  смеха  связана  с  разделением, расколом  действительности  надвое, созданием  её  смеховой  тени. Двумерный, простой  мир  приобретает  дополнительное  измерение, становится  видна (или  только  подразумевается)  его  тёмная, обратная  сторона. Смех  открывет  в  одном  другое: в  высоком - низкое, в  мудром - глупое, в  безгрешном- порочное, в  очаровательном - отвратительное, в  смертеприближающем - жизнеутверждающее  в  нормальном - ненормальное  и  наоборот). Парадоксально-завораживающая  и, зачастую, обманывающая  игра  в   гносеологическое ВИДИШЬ-НЕ  ВИДИШЬ.

Примеры  из  "Горьких афоризмов"  Эмиля  Чорана :

"Если  бы  некоторым  глупостям  прибавить  чуточку  утончённости, - они  приумножили  бы  число  шедевров".
"Плывя  без  руля  и  без  ветрил  в  Неопределённость, я  цепляюсь  за  любую  горесть, как  за  якорь  спасения".
"Я  живу  только  потому, что  в  моей  власти  умереть, когда  мне  вздумается; без  идеи  самоубийства, я  бы  уже  давно  свёл  счёты  с  жизнью"
"Тот, кто  по  рассеянности  или  некомпетентности  хоть  немного  задерживает  человечество  в  его  движении  вперёд, является  его  благодетелем"
"Становление - агония  без  развязки".
"Когда  кто-то  из  нас  по  всякому  поводу  употребляет  слово "жизнь", знайте, что  этот  человек  больной"
"В  мире, лишённом  меланхолии, соловьи  стали  бы  рычать"
"Потребность  в  угрызениях  совести  предшевствует  Злу - да  что  я  говорю! - порождает  зло".
"Наши  колебания  носят   печать  нашей  честности; наша  убеждённость  в  чём-то  характеризует  нас  как  обманщиков. Нечестного  мыслителя  легко  узнать  по  совокупности  выдвинутых  им  ЯСНЫХ  ИДЕЙ"

 Здесь  смех  не  просто  приятное  и (утончённо)  радостное  чувство, а  парадоксальная  комическая  рефлексия. Объектом  смеховой  рефлексии, является, как  правило, нечто  негативное, некое  "зло" (реальная  или  выдуманная  угроза, нелепости, нестыковки, деформация  привычного, потерявшие  своё  значение  ценности  и  ориентиры, собственные  психологические  проблемы  и  тупики). Такая  традиция  смешного  заложена  ещё  Аристотелем. Смеховая  реакция  на  зло  демонстрирует. что  зло  преодолимо, неопасно  а  порой  даже  и  забавно. 
 
У  Бахтина  смех  противостоит  тоталитарной  серьёзности (смех - глоток  свободы). Диапазон  смеха  очень  широк: от  мягкого  юмора  до  ёдкого  сарказма  и  злой  иронии.

Ирония  в  переводе  с  греческого  означает  притворство. Она  подразумевает  скрытый  смысл  текста, который  выявляется  на  основании  расхождения  смысла, как  объективного, наличного  и  смысла, как  замысла. Выступает  в  качестве  скрытой  насмешки, чем  отличается  от  сатиры  и  пародии. С  одной  стороны  это - профанация  некоей  реальности, сомнение  в  её  истинности (злая  ирония), с  другой, при   осознании   невозможности  её  разрушить (жестокая  Необходимость  у  стоиков) - горькая  ирония, но  в  любом  случае  подразумевает  некий  метауровень  осмысления, позиция  автора (оценивающая) над  ситуацией.

Ироническое  отношение  к  окружающему  начинается  с  мифов. В  которых  часто  действует  легендарный  герой-трикстер, сочетающий  в  себе  качества  Бога, шута  и  человека-неудачника. Соответственно  своему  творцу  и  мир  им  создан  не  совсем  правильно, с  ошибками, вызывающими  порой  смех, а  чаще - возмущение  рассказчика. ("Жизнь  это  фундаментальная  ошибка, является  в  ещё  большей  степени  доказательством  плохого  вкуса, которому  не  в  силах  помочь  ни  смерть, ни  даже  поэзия"  Эмиль  Чоран).

У  греков  первым  ироником  был ,по-видимому,   Сократ  с  его  иммитацией  незнания, ради  достижения  знания. Затем  у  Платона  и  Аристотеля ("...говорить  нечто, делая  вид, что  не  говоришь  этого, то  есть  называть  вещи  противоположными  именами"  Псевдоаристотель.: "Риторика  к  Александру").

У  немецких  романтиков  ирония  это  - стиль  мышления, снимающий  ограничения  человеческого  видения  и  вскрывающий  суть  бытия, теневую (скрытую) сторону  реальности, то, что   существует   под  лживой  внешней  оболочкой  обыденности ("Золотой  горшок" Гофмана, Новалис), в  этом  смысле  ирония  подобна  приступам  шизофрении, мистическим  озарениям, а  также  наркотикам  или  крепкому  алкоголю. Ведёт  эта  ирония  через  изменённые  состояния  сознания  в  высшие  иерархии  Исскуства (Шлегель, А. Мюллер, Зольгер). "В  иронии  всё  должно  быть  шуткой,и  всё  должно  быть  всерьёз, всё  простодушно  откровенным  и  всё  глубоко  притворным... Нужно  считать  хорошим  знаком, что  гармонические  пошляки  не  знают,  как  отнестись  к  этому  постоянному  самопародированию, когда  попеременно  нужно  то  верить, то  не  верить, покамест  не  начинается  головокружение  у  них, шутку  принимают  всерьёз, серьёзое  за  шутку" (Шлегель). 

Гегель  в  противовес  этому  продолжает  чисто  познавательную, сократическую  линию  иронии, обесценивая  её   экстатическую, пьянящую  сущность. Апполоническая  (критическая) ирония  противопоставляется  иронии  Диониса. Гегель  объяснял "общий  смысл ... гениальной, божественной  иронии" немецких  романтиков "концентрацией "Я" в  себе", для  которого  распались  все  узы" (традиционные, религиозные  и  социально-экономические)  и  кторое  именно  поэтому "может  жить  в  блаженном  состоянии  наслаждения  собою" (Гегель. Сочинения. М. 1938. том 12. стр. 70)
  
Впоследствии (у  неоромантиков)  ирония  выступает  приёмом  разрушения  иллюзии  совпадения    объекта  с  идеалом (Кьекегор), в  снятом  виде  эта  парадигма  лежит  в  основании  кубистского  отрицания  объекта, как  визуально  данного  в  пользу  самой  идеи  этого  объекта. как  идеального.

Центральный  статус  ирония  приобрела  у  постмодернистов. Соотношение  апполонического  и  дионисийского  в  ней  начал  переворачивать  в  обратную  сторону  ещё  Ницше. Экстатически-подвижное  и  карнавально-путанное  мышление  первых  романтиков   переродилось  в  более   прихотливые  и   имплицитно-пессимистические  формы. 

Так  как  все  стили, образы, сюжетные  линии, логические  фигуры  и  прочие, связанные  с  творчеством  феномены  уже  были  и  повторялись  в  прошлом  бесчисленное  количесство  раз, то  ничего  в  принципе  нового  и  оригинального  в  творческой  деятельности  быть  уже  не  может,  раз  нельзя  отменить  само  прошлое. Из  чего  следует  категорический  запрет  на  появление  творчески-уникальной индивидуальности.  Что  же  в  таком  случае  остаётся  потенциальным  гениям? Ответ  постмодерна  модерну  можно  сформулировать  словами  Умберто  Эко:  "Раз  прошлое  нельзя  разрушить, ведь  тогда  мы  дойдём  до  полного  молчание, его  нужно  пересмотреть - иронично, без  наивного  пиетета".
Надо  называть  вещи  по-новому, "противоположными  именами", задавать  тексту  многослойную  глубину  отсылками  к  другим  текстам (интертекстуальность).  По  сути  дела  заниматься  пустым  делом, имммтируя  при  этом  крайнюю  заинтересованность, ухахатываться  над  несмешным  и  тем  больше  ухахатываься, чем  тошнее  от  этого  становиться (феномен  Димы  Быкова), носить  воду  в  решете, строить  вавилонскую  башню, заранее  зная  чем  всё  закончится, но  не  придавая  этому  значения (всего  лишь  иронизируя), переводя  в  видимость, в  симулякры   всё  вокруг  и  внутри (привет  Гегелю  и  романтикам) себя, лишая  всё  значимости  и  субстанциональности, даже  субъективной. "Я  вовсе  не  циничен, просто  у  меня  есть  опыт - это  приблизительно  одно  и  то  же" (О. Уайльд) 
Тщательно  скрывать  внутри  себя  свой  всё  время  эрректирующий   пессимизм ("страдание-априори", "затронутость" Теодора  Адорно) , самозабвенно  разыгрывая  весёлые  нотки, то  бишь  пляски  на  канате  над  пропастью(во  лжи), мстя  за  эту  мучительно  ощущаемую   внутреннюю  раздвоенность  окружающему  миру (пойти-то  некуда - всюду  пропасть, а  от  небес  мы  сами  отказались), высмеивая  и  правоцируя  этот  мир  на  жесткую  ответку (резиньяция, перверзный  мазохизм  по  Фрейду, надежда, что  когда  нибудь. кто-нибудь  нам  всё  же  да  свернёт  шею  или  столкнёт  вниз). 
То, что  было  в  Культуре, в  Истории  до  сих  пор  серьёзным  и  важным   переводить  в  прикол, в  шутку  или  обесценивать  в  абсолютный  ноль, а   из  шутки, незначашей  "реплики"  выводить  серьёзные(опять  же - иронизируя), судьбоносные  следствия, руководствуясь, как  выражаются  современный  психиатры. всё  крепчающим  "деструктивным  драйвом"  . Этот  термин  всего  лишь  современный  аналог  фрейдовского  влечения  к  смерти, под  знаком  которого  и  совершается  трагикомическое, траурно-маскарадное  шевствие   Исскуства  к  своим  последним  пределам. "Дальше  хода  нет" (слова  Одиссея  о  мире  за  Геркулесовыми  слолбами).
Как  действует   это  "инкапсулированное", долгое  время  остающееся  запертым   внутри  тела  влечение  в  психиатрии  хорошо  известно. В  результате  в организме  аккумулируется  огромная  энергия(либидо), которая  проявляет  себя  как   потребность   оргазмического  взрыва , зачастую  в  самых  диких  и  разрушительных  формах (влечение  к  смерти  имеет  ту  же  сексуальную  природу, что  и  Эрос). , но  мы  говорим  сейчас  лишь  о  ментализированных  и  текстуализированных  формах  влечения  к  смерти.  Вся  постмодерновая  литература  -  это  всё  та  же  старая   комбинация  Эроса  и Тонатоса, только   ещё  больше  изуродаванная   новомодными  садомазохистскими  перверсиями  (признаки  Заката   цивилилизации, как  в  позднем  Риме) , постепенно   выходящая  из-под   остаточного  гнёта  СВЕРХ-Я , выступающая  под  лозунгом: "КОНЕЦ  ФРУСТРАЦИЯМ - ДА  ЗДРАВСТВУЕТ  ТОТАЛЬНАЯ ГИПЕРИРОНИЯ"  или  аналогичного: "СВОБОДА, РАВЕНСТВО  И  БЛЯДСТВО").   

Каким  образом  это  происходит  конкретно  в  современной  литературе? Способов  тьма, кто  во  что  горазд. Ну, напрмер, уже  ставшее  типичным:  Автор  задаёт  предельно-ироничное  отношение  к  своему  тексту - пускается  в  свободно-безбашенное  (языковые  игры) плавание  в  океане  культурных  смыслов. Для  него  больше  нет  пограничных (для  сознания) Геркулесовых  столбов  (куда  можно  и  куда  нельзя).  Ведь  ничего  оригинального (а  значит  и  ценного)  нет  и  больше  уже  не   будет:  даже  за  гранью  Непостижимого, повторится  в  сущности  то  же  самое. ну  разве,  что  в  других  масштабах  и  задом  наперёд, в  зависимости  от  смотрящего.  Всё - лишь  игра, на  грани  сексуальных (частично  сублимированных)  извращений,  переосмысливание  и  выворачивание  наизнанку  сути  общепризнанных  шедевров  в  разных  шокирующих  формах  и  противоестественных  позах. Бешенное  блятство  перформанса. Ограничены  только  рамками  своего  интелектуального  бесстыдства. ( "Быть  "глубоким"  легко: для  этого  достаточно  окунуться  в  море  собственных  изъянов" и  "Только  поверхностные  мыслители  обращаются  с  идеями  деликатно".Эмиль Чоран).

Паралельно  этому, всё  больше  баламутятся  опасные  бездны  подсознательного ("Что  за  уныние  аромат  Слова  для  того, кто  вдохнул  запах  Смерти" . "В  здании  мысли  я  не  нашёл  ни  одной  категории, на  которой  могла  бы  отдохнуть  моя  голова. А  вот  Хаос - что  за  подушка!" Эмиль  Чоран).
 
Подлинная  глубина  постмодерновой  иронии  это  самоирония : "пародист  пародирует  сам  себя  в  акте  самоиронии" (И. Хассен). Иные  схожие  практики  иронического  творчества: игра  знаками  социального  вне  социального. "выход  за  пределы" (Морис  Бланшо), выход  к  объекту  через  "украденный  объект" (Ван  дер  Хевель), или  к  самому  себе (самопознание)  через  "смерть  субъекта" (Барт). При  этом субъект  расстворяется  в  ироничных  ликах  масок, а  объект  рассыпается  на  веер  культурно-интерпретационных  матриц  восприятия (Экспериментация)., как  Феникс. возрождаясь  потом  в  новой  пародоксальной  подлинности . Человеческая  же  самость  больше  не  отождествляется  с  определённой  маской, а  перетекает  в  бесконечное  множество  ситуативных  масок  её  прошлого, настоящего  и  ещё  не  состоявшегося  (возможного), то  есть  таряется  в  неоднозначности ("Изнашивание  масок" Джеймиссона). Аналогично  идея  Эко  о  возможности  сквозь  арабеск  культурных  значений  увидеть  объект, как  таковой - "ню" сквозь  ворох  костюмных   идентификаций. В  сущности, в  соответствии  с  Гипериронией  Шозопотоков  постмодерна, субъект  или  объект, добро  или  зло, Бытиё  или  Ничто, литературный  вымысел  или  реальность, жизнь  или  смерть  могут   быть  всем  чем  угодно, перетекать  друг  в  друга  и  слипаться  в  немымлимых  прежде, пугающе-соблазнительных  или  смехотворных  конфигурациях (своего  рода  Камасутра-Семиотика  для  эстетических  экстремалов) , всё  зависит  от  того  насколько  рискованную  игру  затеял  автор  со  своим  и  так  уже  хронически  расшатанным  и  спутанным   сознанием-подсознанием ( "Реальность - одна  из  ипостасей  сна".  "Литература - это  управляемое  сновидение" - Х.  Борхес )

Гиперирония  постмодерна  как  раз  и  означает  перерастание  принципов  абсурдистского  иронизма  в  принципы  жизни,  что  личным  примером  проиллюстрировал  лучший  философ  постмодерна  Жиль  Дилёз, в  состоянии   уже  ставшего  привычным  то  ли  прояснения, то  ли  помутнения (скорее  проясняющего  помутнения)  спокойно  шагнувший  за  окно, словно  в  гости  к  приятелю  на  том  сете. Словно  вокруг   него  был    второй  Берлин  с  такой  же  берлинской  стеной. Вот  её  анулировали  и  теперь  можно  шляться  туда  и  обратно  когда  вздумается  и  к  кому  угодно  в  соответствии  с  состоянием  уже  окончательно  свихнувшегося  мира. Что  есть  тотализация  и  экстериоризация (выведение  вовне)  собственой  шизофрении.  Но, чёрт  возьми, какой  всё  же  безъукоризненно  удобный  мир  получается! Куда  уж  Богу  до  такого  шедевра! ("Творение  явилось  первым  актом  саботажа". "От  реального  у  меня  начинается  приступ  астмы". Чоран). 

   Иммитация  Безумия, контролируемая  маска  Арт-Шизофрении  (незаметно  становящаяся   правдой  жизни), как  высшая  степень  самоиронии, как  проклятая  дорога  в  упорных  попытках  вернуть  ускользающего  всё  дальше  читателя.  (Молчаливое  Большинство  Бодрийяра). Чёрный  юмор  переродившегося  человечества, оборачивающийся  близящимся  коллапсом  Онтологии. Смеющийся  и  потерявший  надежду  шут  комфортоно    тонущий  в  зазеркальной  бездне  среди  своих  отражений  и  затухающих  отголосков  собственного  хохота. А  ведь  Гёте  ещё  лет  двести  назад  предупреждал  об  этом : "Юмор - один  из  первоэлементов  гения, но  как  только  он  начинает  первенствовать - лишь  суррогат  последнего; он  сопутствует  упадочному  исскуству, разрушает  и  в  конце  концов  уничтожает  его"

в  заключении  ещё несколько  афоризмов  от  Чорана:

"Что  нас  отличает  от  наших  предшественников, так  это  наша  бесцеремонгость  в  обращении  с  тайной. Мы  её  даже  переименовали, в  результате  чего  на  свет  появился  Абсурд"
"В  этой  "общей  спальне", как  названа  вселенная  в  одном  даоистском  тексте, кошмар  является  единственным  способом  трезвомыслия"
"Спасение  невозможно, а  если  и  возможно, то  лишь  в  ИММИТАЦИИ  молчания. Всё  дело, однако, в  том, что  говорливость  наша - дородовая. Раса  фразёров, раса  велеречивых  специалистов - мы  просто  химически  связаны  со  Словом.
...Погоня  за  знаком  в  ущерб  означаемому  предмету; язык, воспринимаемый  как  самоцель, как  конкурент "действительности"; словесная  мания  даже  у  философов - признаки  цивилизации. где  синтаксис  восторжествовал  над  абсолютом, а  граматик - над  мудрецом"
"Поскольку  способы  выражения  износились, исскуство  стало  ориентироваться  на  нонсенс, на  внутренний  некоммуникабельный  мир. Трепетание  ВНЯТНОГО  . будь  то  в  живописи, в  музыке  или  в  поэзии, вполне  обосновано  кажется  нам  устаревшим  или  вульгарным. ПУБЛИКА  скоро  исчезнет. а  за  ней  исчезнет  и  само  исскуство.
Цивилизации, начавшейся  со  стоительства  храмов, суждено  завершить  своё  существование  в  герметизме  шизофрении"

"Желание  завыть  будет  последней  стадией  лиризма".
    

© Copyright: Алексей Баландин, 2023

Регистрационный номер №0522864

от 23 ноября 2023

[Скрыть] Регистрационный номер 0522864 выдан для произведения: В  основании  смеха, как  культурно-психологического  феномена  лежит  чисто  физиологическая  реакция, выражающая  состояние  радости  и  энтузиазма  здорового  и  наслаждающегося  организма. В  результате  эволюции  смех  приобрёл  в  сознании  человека  оценочное, связанное  с  рефлексией  качество, потеряв  при  этом  в  своей  природной  непосредственности, но  получив  в  замен  свойство  парадоксальности. Парадокс  состоит  в  том. что  смех  чаще  всего  неадекватная  эмоциональная  реакция  на   действия  и  события.Мы  смеёмся  над  тем, что  само  по  себе  смешным  не  является. Сущность  смеха  связана  с  разделением, расколом  действительности  надвое, созданием  её  смеховой  тени. Смех  открывет  в  одном  другое: в  высоком - низкое, в  мудром - глупое, в  безгрешном- порочное, в  очаровательном - отвратительное). Здесь  смех  не  просто  приятное  радостное  чувство, а  парадоксальная  комическая  рефлексия. Объектом  смысловой  рефлексии, является, как  правило, нечто  негативное, некое  зло (реальная  угроза, нелепости, нестыковки, деформация  привычного, потерявшие  своё  значение  ценности). Такая  традиция  смешного  заложена  ещё  Аристотелем. Смеховая  реакция  на  зло  демонстрирует. что  зло  преодолимо  и  неопасно. 
У  Бахтина  смех  противостоит  тоталитарной  серьёзности (смех - глоток  свободы). Диапазон  смеха  очень  широк: от  мягкого  юмора  до  ёдкого  сарказма  и  злой  иронии.
Ирония  в  переводе  с  греческого  означает  притворство. Она  подразумевает  скрытый  смысл  текста, который  выявляется  на  основании  расхождения  смысла, как  объективного, наличного  и  смысла, как  замысла. Выступает  в  качестве  скрытой  насмешки, чем  отличается  от  сатиры  и  пародии. С  одной  стороны  это - профанация  некоей  реальности, сомнение  в  её  истинности (злая  ирония), с  другой, при   осознании   невозможности  её  разрушить - горькая  ирония, но  в  любом  случае  подразумевает  некий  метауровень  осмысления  ситуации  автором.
Ироническое  отношение  к  окружающему  начинается  с  мифов. В  которых  часто  действует  легендарный  герой-трикстер, сочетающий  в  себе  качества  Бога, шута  и  человека-неудачника. Соответственно  своему  творцу  и  мир  им  создан  не  совсем  правильно, с  ошибками, вызывающими  порой  смех, а  чаще - возмущение  рассказчика.  У  греков  ирония  началась  с  Сократа  с  его  иммитацией  незнания, ради  достижения  знания. Затем  у  Платона  и  Аристотеля ("...говорить  нечто, делая  вид, что  не  говоришь  этого, то  есть  называть  вещи  противоположными  именами"  Псевдоаристотель.: "Риторика  к  Александру"). У  немецких  романтиков  ирония  это  - стиль  мышления, снимающий  ограничения  человеческого  видения  и  вскрывающий  суть  бытия, теневую  сторону  реальности, то, что  скрыто  под  лживой  внешней  оболочкой, в  этом  смысле  ирония  подобна  наркотикам  или  крепкому  алкоголю. Ведёт  эта  ирония  в  высшие  иерархии  Исскуства (Шлегель, А. Мюллер, Зольгер). "В  иронии  всё  должно  быть  шуткой,и  всё  должно  быть  всерьёз, всё  простодушно  откровенным  и  всё  глубоко  притворным" (Шлегель).  Гегель  в  противовес  этому  продолжает  чисто  познавательную, сократическую  линию  иронии, обесценивая  её   экстатическую, пьянящую  сущность. 
Впоследствии (у  неоромантиков)  ирония  выступает  приёмом  разрушения  иллюзии  совпадения    объекта  с  идеалом (Кьекегор), в  снятом  виде  эта  парадигма  лежит  в  основании  кубистского  отрицания  объекта, как  визуально  данного  в  пользу  самой  идеи  этого  объекта. как  идеального.
Центральный  статус  ирония  приобрела  у  постмодернистов. Так  как  все  стили, образы, сжетные  линии, логические  фигуры  и  прочие, связанные  с  творчеством  феномены  уже  были  и  повторялись  в  прошлом  бесчисленной  количесство  раз, то  ничего  в  принципе  нового  и  оригинального  быть  уже  не  может,  раз  нельзя  отменить  само  прошлое. Что  же  нам  остаётся? Ответ  постмодерна  модерну  можно  сформулировать  словами  Умберто  Эко:  "Раз  прошлое  рнельзя  разрушить, ведь  тогда  мы  дойдём  до  полного  молчание, его  нужно  пересмотреть - иронично, без  наивного  пиетета". Надо  называть  вещи  по-новому, противоположными  именами, задавать  тексту  многослойную  глубину  отсылками  к  другим  текстам (интертекстуальность). Автор  задаёт  ироничное  отношение  к  своему  тексту - безграничная  свобода  языковых  игр  в  поле  культурных  смыслов. Ведь  ничего  оригинального  нет  и  не  будет, всё - лишь  игра, на  грани  сексуальных (частично  сублимированных)  извращений,  переосмысливание  и  выворачивание  наизнанку  сути  общепризнанных  шедевром  в  разных  формах  и  позах. Ограничены  только  рамками  своего  интелектуального  бесстыдства. 
Подлинная  глубина  постмодерновой  иронии  это  самоирония : "пародист  пародирует  сам  себя  в  акте  самоиронии" (И. Хассен). Иные  схожие  практики  иронического  творчества: игра  знаками  социального  вне  социального. "выход  за  пределы" (Морис  Бланшо), выход  к  объекту  через  "украденный  объект" (Ван  дер  Хевель), или  к  самому  себе (самопознание)  через  "смерть  субъекта" (Барт). При  этом субъект  расстворяется  в  ироничных  ликах  масок, а  объект  рассыпается  на  веер  культурно-интерпретационных  матриц  восприятия (Эксперипентация)., как  Феникс. возрождаясь  потом  в  новой  пародоксальной  пождлинности . Человеческая  же  самость  больше  не  отождествляется  с  определённой  маской, а  перетекает  в  бесконечное  множество  ситуативных  масок  её  прошлого, будующего  и  ещё  не  состоявшегося  возможного. то  есть  таряется  в  неоднозначности ("Изнашиван ие  масок" Джеймиссона). Аналогично  идея  Эко  о  возможности  сквозь  арабеск  культурных  значений  увидеть  объект, как  таковой - "ню" сквозь  ворох  костюмных   идентификаций. В  сущности, в  соответствии  с  Гипериронией  постмодерна, субъект  или  объект  могут   быть  всем  чем  угодно, всё  зависит  от  того  насколько  рискованную  игру  затеял  автор  со  своим  и  так  уже  расшатанным  и  спутанным  сознанием. Иммитация  Безумия, как  высшая  степень  самоиронии, как  проклятая  дорога  в  упорных  попытках  вернуть  ускользающего  всё  дальше  читателя.  (Молчаливое  Большинство  Бодрийяра)
    

 

"Мучительная радость бытия" (киносценарий в трёх действиях).

СОНАТА ЗВЁЗДНОГО МОЛЧАНИЯ.