Виленин

- Христос воскресе, Володенька! – ослепшая от слез Тамара Георгиевна положила пасхальное яичко на край гроба и поцеловала покойного в лоб.

Умер дорогой мне человек, Владимир Ильич, мой отец, мой учитель. В душе образовалась какая-то горькая пустота. Глаза сделались влажными и беззащитными. Сердце скорбило, плакало, возвращая меня в счастливое детство.

В школе мы всем учителям придумывали прозвища.  Математичку Евгению Васильевну мы называли Кеша. Евгению сокращали на Евгешу, Кешу, отчество к такому имени было лишним. Трудовик получил почетное Карандаш, потому что складывал свой важный инструмент за ухо. Англичанка удостоилась Смайл, что в переводе на русский означало – улыбка. Физичка – Молекула. Учителя физкультуры, поджарого двухметрового мужика, величали Сабонис. Был такой известный литовский баскетболист в восьмидесятых. Биологичка, класснуха наша Анна Порфирьевна – Парфюмерьевна.  А Владимира Ильича мы называли Ленин или сокращенно – Виленин.

 Он пришел в наш 5 «а» научить нас  истории.

- Мама, я полюбила его с первого урока! – сбросила в прихожей ранец, туфли и обвила мамину шею, словно теплый шарф.

- Кого? – мама медленно увлекла меня в комнату, и мы завальсировали в нашем танце. Вокруг все закружилось: потолок с люстрой, окно, диван, кресло, картины на стене.

- Владимира Ильича!

- Ленина?

- Нет! Я забыла его фамилию! – я запрокинула голову назад и сделала болео, как в аргентинском танго. – А кто это, Ленин?

- Владимир Ильич! - мама подхватила меня и мы, закатываясь от смеха, повалились на диван. Комната наполнилась сентябрьским солнцем и нашим семейным счастьем.

Я полюбила его сразу. Не влюбилась, а именно полюбила, как дочки любят отцов: преданно, с мучительной нежностью и обожанием. С благодарностью замирала, когда он вызывал меня к доске. Я учила и понимала каждый параграф. Боялась его огорчить своим незнанием, своей глупостью. Старалась быть лучшей для него. Может, потому что у меня никогда не было отца. Нет, он был, конечно, но не в нашей с мамой жизни. В детстве я хотела его найти, но мама выразила протест:

- Ищут, когда теряют. А мы ничего не теряли, мы освободились.

Учеников Виленин любил, как родных. Подходил к тихому троечнику, гладил по голове и как любящая мать изрекал:

- Дитя ты мое, неразумное.

Или на жалобу нашей классной Парфюмерьевны: «Не класс, а стадо баранов!» отвечал по-доброму, улыбаясь: «Помилуйте, Анна Порфирьевна, какие же это бараны? Они еще ягнята».

 Всех он называл судари или сударыни, а меня – барышня. Наверное, потому, что мама покупала мне школьные платья на вырост. Но я росла, как бурьян, буйно и быстро, и маме приходилось пришивать к подолу и рукавам рюши. Вот и получалась из меня барышня-крестьянка.

Сам он был похож на дворянина с картинки из учебника истории: красивый, высокий, седовласый, с безупречной осанкой и правильной речью. Даже фамилия у него была оттуда - Воронцов. Был ли он из дворян или так, никто не спрашивал. А он не рассказывал.

Я любила уроки истории. Владимир Ильич не учил истории по шаблону: «Открываем учебник, читаем параграф». Все шаблоны скрывают истину. А он не скрывал. Историю он рисовал, показывал, изобретал, как сказку или как быль. При этом никогда не лгал. Такому учителю стыдно было не сдать выпускной экзамен.

В десятом, мне тоже было стыдно и страшно обидеть лучшего учителя.

Из шестидесяти вопросов я не выучила и половины. Кому в голову могла прийти такая глупая идея, сдавать выпускные экзамены летом? Когда высокое, безмятежное  небо дышит синевой. Солнце запускает горячие стрелы, а ты лицом слушаешь его тепло, и счастье ликует в тебе. Бронзовые дни пахнут клубникой со сливками, сиреневые вечера наполнены умиротворяющим стрекотанием кузнечиков. И тихое ночное небо с осколками звезд укрывает тебя, словно одеяло. А ты самый несчастный человек на свете, потому что завтра завалишь историю. И это будет стыд, скандал, позор! Стыд перед Вилениным, скандал самой себе и позор перед остальными.

Примостилась на самый безлюдный школьный подоконник, забилась, как мышка в норку, достала учебник по истории и стала молиться туда, в высоту: «Боженька, если ты есть, помоги мне сдать эту проклятую историю. Стыдно как, Божеее!» Перекрестилась неумело, украдкой. В голове стучала неизвестность, в животе разливалась тревога, в глазах стояли колючие слезы.

А там, за окном, жило лето с ванильными облаками, яркими цветами, мамами с детьми. Лениво лаяли собаки, дворник шуршал метлой, смешной мужик опаздывал на автобус, и ласточки перекрикивали болтунов-воробьев.

- Неправильно, барышня! – шепот громыхнул над головой.

Обернулась. Передо мной Виленин, седовласый дворянин, с добрым прищуром карих глаз и романтической ямочкой на левой щеке.

- Что неправильно? – удивилась я.

- Креститесь неправильно, барышня, - улыбнулся по-детски. - Через правое плечо надо. Православные мы… Запомни, Бог не любит боязливых, - и прыгающей походкой удалился в темноту коридора.

Стало вдруг хорошо и спокойно. Душа облегчилась.

Я запомнила его слова и вытащила первый билет. Ответила на «отлично» и получила по окончании школы золотую медаль.

Откуда ты взялся тогда добрый человек? Откуда ты вообще появился в моей жизни? Для меня до сих пор остается загадкой, как Виленин не попался на крючок сексотов, скрылся от зоркого глаза наших бдительных спецслужб? Может, и правда, Бог не любит боязливых?

Человек жив, пока его помнят. Ты живи, Виленин. Я расскажу о тебе своим детям, внукам, а они расскажут своим детям. Расскажут об учителе, который научил меня главному закону жизни – быть человеком.