Маша

14 ноября 2022 - Александр Джад
   Нет ничего проще,
чем усложнить себе жизнь.
1  
   Мария Найдёнова, по жизни Маша, выпорхнула в жизнь прямо из детдома. Не было у неё никого, кто бы мог заботиться о ней или хотя бы иногда вспоминать. Много лет назад нашли её совсем крохой у дверей заведения, впоследствии приютившего худенькую двухлетку на всю детско-отроческую жизнь. Оттого и фамилию дали такую — Найдёнова.
   Разве что классная дама из школы-интерната, Александра Петровна, иногда брала её в семью и позволяла играть со своими малышами. Муж Александры Петровны был в постоянных командировках, а точнее на заработках и присутствием семью не обременял. Маша была чуть старше детей и стала им не только подружкой, но и присматривала за ними, давая возможность своей благодетельнице заниматься хозяйством.
   Правда, Маша иногда подворовывала у любимой учительницы. В основном конфеты да печенюшки. Александра Петровна видела это, но списывала на непомерную детскую любовь к сладкому и особого внимания на такие шалости подопечной не обращала. К чему? Определённую грань Маша не переходила, и по-крупному из дома ничего не пропадало: ни деньги, ни ценности.
   Детство закончилось очень скоро. Пора было вступать во взрослую жизнь. Но как это сделать, в интернате не учили. Что там ждёт за стенами, ставшими ей родным домом? Но и отступать возможности не было. Просто не было куда. За спиной не осталось ничего, кроме не особо счастливого детства.
   Да, детдомовская жизнь приучила Машу быть жёсткой и безжалостной. Надеяться следовало только на себя и частенько приходилось отстаивать свои интересы любыми способами, не считаясь ни с кем и ни с чем.
   В то же же время она была натурой слабой, легко подчиняемой и от этого по большому счёту совершенно беззащитной. Вот как-то уживались в ней эти две противоположности... Она могла напористо постоять за себя, при этом оставаясь мягкой, безвольной, доброй и отзывчивой.
   Работой, правда, не особо денежной, её обеспечили. Общежитие выделили. В интернате, безусловно, жилось не сладко, но там были воспитатели, учителя, а тут...
   Комната на четверых. Четыре девицы. Четыре койки. Частенько на некоторых из них ночевали... словом, по ночам соседки не всегда были одиноки. Спать юной и неотёсанной девушке под ритмичные звуки и охи-вздохи было весьма неуютно и проблематично. Маша зарывалась с головой под одеяло, прижимала подушку к ушам. 
   И если бы только это. Подвыпившие и раскрепощённые донжуаны нет-нет да и проявляли интерес к нетронутой молоденькой дикарке. Присаживались как бы невзначай к ней на кровать. Через одеяло трогали за ноги, незаметно от подруг гладили по спине. 
   От этих вязких прикосновений Маша, затаив дыхание, вжималась в койку, в страхе стискивала зубы, боясь продолжения. И было от чего. Иногда она слышала горячий мужской шёпот, от которого становилось липко и противно:
   — Слышь, Кать, давай Машку к нам.
   — Я те дам Машку! Те чё, меня не хватает?!
   — Дык для антиресу. Классно будет, вот увидишь. Надо ж пожалеть болезную.
   — Я те пожалею! Оторву хрен нахрен! 
   — Ты чё думаешь, она там спит? — не унимался настойчивый кавалер. — Поди, вся соком изошла. Может, позовём?
   — Дурак ты. Она ж дикая. Зенки-то повыцарапает...
    Боясь заснуть, Маша напряжённо прислушивалась, а, всё же заснув, просыпалась в страхе от каждого неясного шороха. С ужасом представляла, как потные и грубые мужские пальцы скользят у неё под одеялом, и с отвращением вдыхала запах тяжёлого мужского пота, спермы и похоти...
   Утром невыспавшаяся, с опухшими от бессонной ночи глазами шла на работу. Но и там было всё не так гладко. В цехе пахло лаком и красками, от которых слезились глаза, закладывало нос и становилось трудно дышать. А вечером в общаге вновь почти каждодневные пьянки-гулянки соседок по комнате с кавалерами. Но привыкшая к любым неудобствам девушка по-прежнему всё безропотно терпела.
   В райисполкоме Маша написала заявление на получение льготного жилья. Через какое-то время пришло уведомление о постановке на очередь, и она поспешила в жилотдел.
   — Вы не одна сирота, — в который раз убеждала Машу девушка, ответственная за этот участок. — Смотрите, сколько заявлений.
   — Но я не могу больше ждать! Поймите, в общежитии жить невыносимо! Помогите!
   — Но и вы поймите меня, — пыталась достучаться до Маши девушка. — Не в моих силах переместить вас в начало списка.
   — Что же делать? — на глазах Маши навернулись слёзы.
   Ну кому в этом мире нужна молоденькая, глупая, одинокая девчушка? Кто бы мог заступиться за неё? Кто бы захотел?  
   — Ждите, как все, — видимо, привыкшая к таким проявлениям чувств и, показывая, что на этом разговор окончен, девушка уткнулась в какие-то бумаги.
   На ватных ногах, с глазами полными слёз Маша вышла из кабинета и присела на диванчик возле двери... 
 
   Пётр Фёдорович в районе был человеком известным и уважаемым. Как же иначе? Заместитель главы администрации как-никак. Вот в семейной жизни было не всё так гладко.
   Детишек Бог не дал. Так что не растратил Пётр Фёдорович отцовские чувства. Не на ком было. Потому и уходил с головой в работу, в которой были и детки, и взрослые, словом в ту, что заменяла ему подчас полноценную и счастливую семейную жизнь.
   Нет, стороннему наблюдателю показалось бы, что отношения в его семье складывались почти идеально. Так всегда со стороны кажется. Всем. А что там на самом деле происходит, только самим им и известно, если, конечно, не совсем без царя в голове, чтоб грязное бельё вывешивать на всеобщее обозрение.
   Взаимопонимание с женой было полное — больше чем за двадцать-то лет совместной жизни. Не сказать, что любовь ушла и переросла лишь в привычку. Всё как бы осталось, только... Только дражайшая половина почти потеряла интерес к близости. То ли исчерпала себя всю, то ли от рождения была таковой.
   Не хватало Пётру Фёдоровичу женской ласки. Такой пусть и простенькой, но полной отдачи до потери ощущения действительности, если хотите. Не сказать, чтобы он был уж такой сластолюбец, но не без этого. Завязывать интрижку на работе было опасно, да и особо не с кем. К нему относились с уважением, но не обожанием. А по принуждению он не хотел. 
 
   Маша тихонечко всхлипывала, сидя на диванчике возле двери жилотдела, когда по лестнице, внимательно глядя на неё, спускался Пётр Фёдорович. Милиционер в звании сержанта у вертушки отдал честь. Пётр Фёдорович слегка кивнул на приветствие, по-прежнему не отрывая взгляда от девушки.
   — Кто обидел? — обратился он к стражу порядка.
   — Из жилотдела вышла, — пожал плечами сержант.
   — Понятно, — кивнул заместитель главы района. — Фамилия? — обратился он к Маше.
   Та подняла на него заплаканные глаза:
   — Найдёнова.
   — Сиди здесь, — Пётр Фёдорович зашёл в отдел, который только что покинула безутешная просительница.
   Прошло какое-то время. Может, пятнадцать минут, может, полчаса, может, больше. Маша потеряла счёт времени.  
   — Пошли со мной, — выйдя, то ли приказал, то ли попросил Пётр Фёдорович.
   Маша покорно встала и пошла за ним.
   «Что так зацепило в этой невзрачной девчушке? — поднимаясь к себе, размышлял Пётр Фёдорович. — Что в ней такого?»
   А вот зацепило. Может, почувствовал в этом худеньком, большеглазом и беззащитном создании одинокую душу, ищущую, как он сам, ласки и любви. Так бывает. По совершенно необъяснимым причинам в груди возникло объёмное чувство, которое трудно... нет, невозможно было уместить и удержать в себе. Здесь и жалость, и невыплеснутое отцовство, и нечто большее, в чём даже себе он не мог признаться.
   Как бы там ни было, Пётр Фёдорович проникся. Да. Вот так сразу. Без объяснения и видимой причины.
   — Рассказывай, — расположившись в кабинете за большим двухтумбовым столом, в своей привычно-приказной манере сказал он. — Говори всё как есть.
   И Маша вдруг почувствовала расположение и доверие к этому старому для неё, чужому человеку. Захотелось прильнуть к его груди, поплакать и рассказать про подружек в общаге, про их кавалеров и притязания некоторых к ней. Про сложности с квартирой и... об одиночестве, которое не с кем, совсем не с кем разделить.
   И она поведала о своей жизни, ничего не утаивая, но и не приукрашивая. Рассказала всё как было. Разве что только к груди не припала.
   — Значит так, — выслушав грустную исповедь девушки, сказал Пётр Фёдорович. — Завтра в это же время жду тебя здесь. До завтра вытерпишь?
   — Ага, — только и сказала Маша, утирая глаза.
   Высказалась, и как-то легче сразу стало. Будто груз с плеч скинула. А, может, просто искорка надежды мелькнула где-то там, далеко, впереди...
   Когда за ней закрылась дверь, Пётр Фёдорович ещё долго сидел в своём удобном кресле, тупо уставившись перед собой в одну точку, и всё пытался разобраться в себе, в своих ощущениях.
   Что происходит? Что с ним сделала эта невзрачная девчонка, что сотворила? Сейчас он не вполне отдавал отчёт в своих действиях и поступках.
   Да, частенько и совсем бескорыстно он помогал людям, не требуя ничего взамен, просто по велению души, если хотите. Так было. Но сейчас... Сейчас он чувствовал себя старым хитрым лисом, почуявшим лёгкую добычу и действующим не так уж и тонко, но напористо и уверенно. Понимал это, но заставить себя остановиться не мог. Точнее, не хотел...
   Назавтра в назначенный час Маша робко постучала в кабинет Петра Фёдоровича. 
   Он её ждал. Отложив все возможные дела, с нетерпением и даже волнением прислушивался к шагам в коридоре. Не мог просто ни о чём другом думать. Ругал себя за это на чём свет стоит. Понимал абсурдность и глупость ситуации. Понимал, но от выбранной тактики не отступал.
   — Значит так, — усадив Машу напротив, сказал неожиданный благодетель, — есть квартира. Хрущёвка. Однокомнатная. На первом этаже. Пойдёшь?
   — Когда?
   — Хоть сейчас. Жила там одна бабушка... Одинокая. Из родни, как и у тебя, никого. Болела. Покинула этот мир пару месяцев назад. Квартира за ней осталась, причём с кое-какой мебелишкой.
   Маша не могла поверить в такую удачу. Как так может быть? Кто перед ней, Бог? Добрый ангел?
   — Поживёшь пока так. Потом все документы выправим. Всё будет по закону.
   Пётр Фёдорович сам проводил её до квартиры и отдал ключи:
   — Располагайся, обживайся. Вот мой телефон, — он протянул ей визитку. — Если что — звони.
   Неделя прошла в хлопотах и заботах. В квартире давно никто не жил. Маша выгребала грязь, накопившуюся за это время. Вытирала пыль. Перебирала вещи. Ненужные отнесла к мусорным ящикам — может, кому и сгодится.
   А потом она позвонила Петру Фёдоровичу. И он пришёл. Принёс палку копчёной колбасы, балык, сыр, помидоры, пакетик с конфетами, торт, яблоки и бутылку вина.
   Маша наварила картошки — какое же застолье без этого продукта? Поджарила лук с морковкой. Выложила распространяющие терпкий запах рассыпчатые жёлто-белые кругляши на блюдо, а сверху полила доведёнными до золотистого цвета овощами.
   Именно так когда-то учила её маленьким кулинарным хитростям учительница, Александра Петровна, понимая, что больше просто некому. Ведь Маша — девушка, будущая хозяйка. А, как известно, путь к сердцу мужчины...
   Памятуя наказы всё той же Александры Петровны, Маша нарезала и разложила принесённые деликатесы по тарелкам. Фрукты определила в вазу, конфеты в небольшую соломенную корзиночку. Достала из шкафчика оставшиеся от бабушки фужеры. Да и вообще всё здесь было от прежней хозяйки. Своего-то пока ещё ничего не приобрела. Присела.
   Пётр Фёдорович откупорил вино. Разлил. 
   — С новосельем! — с воодушевлением, немного пафосно произнёс он.
   — Вообще-то я не пью, — призналась Маша.
   — Это вино, почти как сок, — сказал Пётр Фёдорович. — Это чтоб жизнь здесь заладилась.
   — Ну, если чтоб заладилась...
   Чокнулись. Маша понюхала содержимое фужера. Пахло вкусно. Пригубила. Немного сладкое и терпкое. Облизала губы.
   — Ну же! — подбодрил Пётр Фёдорович.
   Она зажмурилась и выпила. Ничего не произошло. Маша подхватила вилкой кусочек балыка. Отправила в рот. Прислушалась. Тепло медленно разливалось по телу.
   Пётр Фёдорович налил ещё. Потом вытащил из пакета огромное махровое полотенце и протянул его хозяйке квартиры.
   — Это тебе... скажем так, на новоселье.
   Маша взяла его в руки, потёрлась щекой, прижала к лицу. Полотенце было мягким и душистым. Пахло новым материалом, теплом и уютом.
   — Спасибо, — вдыхая дурманящую свежесть, сказала она.
   — Выпьем! — предложил Пётр Фёдорович.
   — Выпьем, — одурманенная уже принятым, с готовностью кивнула девушка.
   — За тебя! — подняв бокал, сказал Пётр Фёдорович.
   — За Вас! — кивнула Маша.
   Они чокнулись и выпили.
   — Ты почти ничего не ешь, — заметил Пётр Фёдорович.
   — Чего-то не хочется...
   Он вновь наполнил фужеры.
   — Третий тост за тех, кого с нами нет...
   — За тех, — покорно кивнула девушка.
   Щёки её покрылись румянцем. Глаза заблестели. Сейчас она была даже красива и уже не казалась прежней серой мышкой. Пётр Фёдорович едва сдерживал себя, чтобы прямо здесь, сейчас... не забыть о своём статусе, возрасте... обо всём на свете.
   — Что-то у меня голова закружилась, — с трудом, правильно выговаривая слова, сказал Маша. — Мне, наверное, плохо.
   «Надо же, — подумал Пётр Фёдорович, — она и вправду совсем глупышка. Как могла до сих пор сохраниться вот такой... беспомощной?»
   От этих мыслей стало ещё волнующе. В груди вновь поднималось то самое объёмное чувство, которое возникло у него при их первой встрече. Так захотелось пожалеть её, приласкать...
   — Иди в ванную, — распорядился он.
   — Зачем? — искренне удивилась она.
   — Иди, иди, — он легонько подтолкнул её к двери. — Прими душ. Станет легче. Только дверь не запирай, мало ли что...
   Как можно было ослушаться человека, который так заботится о ней? К тому же он такой милый... хотя и немолодой.
   Подхватив только что подаренное полотенце и перекинув его через плечо, она покорно и безропотно подчинилась воле мужчины. Прошла в ванную. Разделась. Открыла воду в душе и встала под прохладный дождик. Думать ни о чём не хотелось. От удовольствия она зажмурилась, ловя ртом мелкие капельки. Было так приятно.
      Момента, когда он зашёл к ней, она не заметила. Только вдруг, открыв глаза, увидела, что он наблюдает за ней. Она не попыталась прикрыться или зажаться. Просто смотрела на него и ждала.
   Он снял рубашку, оставшись лишь в брюках. Широкие плечи. Крепкие мускулы. Наверное, когда-то он был очень красив. Да и сейчас... Маша, не шевелясь, наблюдала за ним.
   Он взял мыло и принялся осторожно и нежно её намыливать. Не пропуская ничего. Не спеша. Сначала руки, потом ноги, живот...
   Было немного жутко, но одновременно приятно и сладко от этих осторожных и ненавязчивых прикосновений. Стыда не чувствовала. Было хорошо и тепло.
   Сняв лейку с держателя, он смыл с неё мыло, выключил воду и принялся нежно обтирать тем самым большим махровым полотенцем. Вытер. Обернул его вокруг её спины. Она прижалась к нему и... не испугано, нет, выжидательно заглянула в его глаза. Он был так близок...
   Маша, безотчётно подчиняясь какой-то неведомой силе, потянулась к нему губами, зажмурилась и неумело, словно ребёнка, чмокнула в щёку. И тут же отпрянула, словно совершила непростительную ошибку, и в испуге распахнула глаза.
   — Какая ты у меня милая... — он улыбнулся.
   Милая... У меня... Никто и никогда не говорил ей таких слов... Он притянул её к себе и умело, по-взрослому, поцеловал в губы. Долго. Как в кино. А потом на руках отнёс в комнату и положил на диван.
   Прилёг рядом. Она чувствовала, как он дрожит то ли от холода, то ли ещё от чего. А он не спешил. Просто лежал и молчал. Это было как-то неправильно.
   Тогда она повернулась к нему и по-прежнему неумело чмокнула в щёку, потом в губы, потом...
   Потом он ответил... И она очень быстро поняла, чего от неё хотят и ждут. Это ей даже понравилось. Она, словно голодный галчонок, приоткрывала рот, расслаблялась и позволяла с собой делать всё, о чём можно было только мечтать, и получала от этого немыслимое и неизведанное раньше удовольствие.
   Как изголодавшийся зверь, он покрывал её поцелуями. Она стонала, тяжело дышала и изо всех сил пыталась отвечать ему тем же, дабы доставить как можно больше удовольствия.
   Он быстро покрылся испариной. От него сильно запахло мужчиной. Это было не совсем приятно. Но она быстро отогнала от себя эти мысли, ведь теперь это был её мужчина.
   Да, была какая-то боль, о которой говорили подружки. Но боль эта запряталась так далеко, где-то там, в самой глубине сознания, что так и осталась почти незамеченной, поглощённой всеми остальными чувствами и ощущениями.
   Потом Маша лежала с открытыми глазами, глядя в потолок, и пыталась осознать: наконец-то это произошло. Она ещё не понимала, понравилось ей это или нет, но уяснила твёрдо одно: назад, в детство, дороги уже нет, все мосты сожжены, впереди настоящая взрослая жизнь.
   — Пойду ополоснусь, — Пётр Фёдорович подхватил полотенце и заспешил в душ.
   Он ушёл, а запах остался. Его запах. С удивлением она поняла, что запах этот не был ей неприятен, скорее наоборот, возбуждал и завораживал.
   Огляделась. Увидела его брюки, в спешке небрежно брошенные на спинку стула. Из кармана брюк выглядывал уголок кожаного бумажника...
   Ну не могла она пройти мимо того, что плохо лежало. Это было выше её сил. Привыкшая выживать и постоянно бороться за место под солнцем, она безоглядно блюла свои интересы, не считаясь ни с чем. Что при этом могут подумать и почувствовать другие, мало интересовало. Винить её в этом было достаточно сложно — уж в очень жёстких условиях ей приходилось жить. Да ещё к тому же, видно, определённые гены сработали. Это можно было понять. Понять, но никак не оправдать. 
   Она тихонечко соскочила с дивана, вытащила бумажник, проверила его содержимое. Там были какие-то квитанции, банковские карточки, несколько крупных купюр и ещё немного тех, что помельче.
   Вытащила крупные, пересчитала. Взяла себе две, остальные положила на место. Потом, немного поколебавшись, вернула назад ещё одну.
   «Что ему, жалко что ли? — подумала. — У него ещё есть. А, может, вообще не заметит...»
   Услышав, как хлопнула дверь в ванной, она быстренько поправила его брюки, сунула деньги под газету на столе, нырнула назад на диван и расслаблено потянулась. Хорошо... 
2  
Вера Михайловна с трудом затащила последние сумки с товаром в палатку. Вытерла проступивший на лбу пот, капельками стекающий за шиворот. Всё нижнее бельё было мокрым насквозь. Футболка, одетая под водолазку, противно холодила, прилипая к спине. Но останавливаться нельзя: на улице минус двадцать и чуть остынь — простуда, а то и воспаление лёгких обеспечены. Такой роскоши она себе позволить никак не могла.
   Именно сейчас деньги были нужны как никогда. Не позднее чем через неделю предстояло заплатить за учёбу дочери в институте. Лишних же капиталов не было. Всё вкладывалось в товар. Как известно, нельзя заработать торговлей, не вложив определённых средств. Но и продать всё «под ноль» невозможно. Всегда оставались сезонные остатки, ложившиеся тяжким бременем на себестоимость, а стало быть, на заработок. Так что приходилось поднапрячься.
   Понятное дело, работа начнётся лишь завтра, но рассортировать, развесить товар и сдать под охрану нужно сегодня, чтобы с утра не терять на это времени. При теперешнем изобилии за каждого покупателя приходилось бороться... 
   «Лучше пусть всю жизнь остаётся, чем один раз не хватит», — лозунг, который стал для Веры Михайловны одновременно и девизом, и жизненным принципом. Жизнь научила не чураться ничего, что могло бы принести пользу. В рамках дозволенного, конечно.
   А ведь когда-то она даже представить себя рыночной торговкой не могла. Всё начиналось, как и у многих. Школа. Техникум. Замужество. Институт. Двое детей — девочка и мальчик.
   Поначалу жизнь складывалась как нельзя лучше: рядом любимый человек, детки... Всё было хорошо, если бы муж не стал прикладываться к бутылке. Полюбил он эту «работу» и отдавался ей с наслаждением. Поначалу выпивал по праздникам, потом по выходным и, наконец, почти каждый день после работы. Пил не то что запоями, но постоянно, можно сказать, не просыхая.
   Долго так продолжаться не могло. Какой пример он мог показать детям? Чему научить?
   «Чем такой, уж лучше никакой», — решила Вера Михайловна. И однажды, не выдержав, коротко бросила:
   — Уходи!
   А ему как будто только этого было и надо. На выпивку уж как-нибудь заработает, одиноких баб хватает. Ну скажите, зачем вешать на шею двух нахлебников, пусть даже и своих собственных детей, в придачу к вечно недовольной, постоянно бурчащей жене?
   «К тому же любовь познаётся в разлуке, — вспомнил он крылатые слова. Куда она денется? Потоскует одна и назад позовёт...»
   Наивный. Забыл, видно, что есть и другая поговорка: «С глаз долой — из сердца вон!» Так и получилось. Только с его уходом Вера Михайловна и смогла вздохнуть свободно. 
   Договорились по-хорошему. Вера Михайловна на алименты не подаёт, а он выписывается и перебирается к своей матери в другой город, оставив квартиру жене. На том и порешили.
   Так она осталась одна с двумя детьми, которых надо было вырастить, выучить и вывести в люди. На какое-то время о себе пришлось забыть. Дети стали для неё главным приоритетом.
   С государственной службы пришлось уволиться — невозможно было выжить втроём на одну зарплату. Занялась торговлей. Выкупила место на рынке и стала зависеть только от себя и своих способностей.
   Не завышая цен, с любовью подбирая товар, постепенно выработала свой стиль. Заняла определённую нишу в этом бизнесе. Обросла постоянными покупателями. И началась каждодневная изнурительная работа.
   Раз в неделю в свой выходной выезжала на оптовую базу и закупала товар. Тащила на себе неподъёмные сумки, чтобы утром с улыбкой и во всеоружии встретить покупателя. Уже забыла, когда могла позволить себе отдохнуть. За этот труд яхту на Канарах, конечно, купить не могла, но растила детей и жила хоть не припеваючи, но безбедно...
 
   Вера Михайловна, присев на сумки с товаром, лишь на секунду перевела дух и принялась с трудом разрывать обжигающие холодом, скрипучие от мороза целлофановые мешки, в которые были упакованы маечки, трусики, футболки, свитера, водолазки, жилеты и жакеты.
   Пока таскала товар, сил почти не осталось. Но надеяться было не на кого. Понимала: главное — не останавливаться. И потому, собрав волю в кулак, борясь с холодом и усталостью, разрывала, сортировала, развешивала... 
   Провозившись до позднего вечера, едва волоча уставшие ноги, Вера Михайловна с трудом доползла домой. Дочь пожарила картошку, накормила младшего брата, но сама есть не стала, ожидала мать. Но Вера Михайловна настолько устала, что даже поесть толком не смогла. Попила чайку с печеньем, вымылась, трупом свалилась в постель и тут же уснула. Сны не снились. Никакие...  
3  
Маша органически не переваривала торгашей. Вон какие морды упитанные и довольные над прилавками торчат. Дурят всех бессовестно. Покупают по одной цене, а продают втридорога. Сволочи! Наживаются на простых людях. У них столько денег — полные кошельки. А за копейку удавиться готовы.
   Она даже не пыталась вдуматься, почему все торгаши кажутся такими скупыми. Уж не потому ли, что та самая копейка достаётся им с большим трудом? Изнурительная каждодневная работа на людях без выходных, отпусков и больничных. Задыхаясь порой под палящими лучами солнца или вымокая под дождём. В холод и жару. С утра и частенько до темноты.
   Не знала Маша всего этого. Да и зачем ей было знать? Все торгаши жадные и вредные — это очевидно. Так что наказать их — дело справедливое и достойное. 
 
   Торговые развалы были полны всякими шмотками. Маша ходила по рядам, зорко приглядываясь, выбирала. Вот тётка торгует. Одна. Незаметно понаблюдала. Так, годится. Сумочка с деньгами под прилавком... Интересно. Ладно, пусть пока поработает, чтоб денег побольше было — уж рисковать, так было бы за что...
   К концу дня Маша вернулась к приглянувшейся торговой точке. Уставшая за день женщина одиноко грустила за прилавком. Внимание притупилось, бдительность ослабла. Самое время.
   — У вас водолазка на меня есть? — приняв самый заинтересованный вид, Маша обратилась к женщине.
   Продавщица, прикидывая, оглядела Машу. Худенькая. Без макияжа. Обычная. Эдакая серая мышка. Второй раз встретишь — не узнаешь.
   — Найдём! — отбросив усталость, приветливо улыбнулась. — Вы бы какой цвет хотели?
   — Ну не знаю... надо посмотреть.
   Продавщица достала коробку с водолазками и принялась перебирать, выуживая самые разные цвета.
   — Вот этот, бежевый, — ткнула Маша в один из мешочков. — Можно померить?
   — Конечно, — кивнула женщина. — Проходите сюда.
   Маша зашла за прилавок, но раздеваться не спешила. Вроде бы как засомневалась — морозно на улице всё-таки.
   — Знаете что, — сказала она, — а мужские водолазки у вас найдутся?
   — Конечно. Вам для кого?
   — Брату. Покажите, пожалуйста, — Маша старалась быть предельно вежливой. — Он почти такой же, как я.
   Продавщица направилась в самый дальний угол и отвернулась, на секунду потеряв сумочку с деньгами из вида. Момент был самый подходящий. Маша молниеносно наклонилась, схватила сумочку, распрямилась, сунула под куртку и тут же приняла самый безобидный вид.
   — Вот этот подойдёт? — женщина достала тёмно-серый свитер.
   — Вполне, — кивнула Маша. — Пойду позову брата. Вы не убирайте, пожалуйста.
   — Конечно, — женщина положила свитер на прилавок.
   Маша усилием воли сдерживалась, чтобы не побежать, покидая место преступления. Прекрасно понимала, никак нельзя вызвать подозрение излишней поспешностью.
   «Получилось! — ликовала она, оставляя опасную зону. — Какая всё-таки я умная и хитрая. Эта толстая тётка ничего не заметила... пока. А потом поздно будет!» 
   Прошло какое-то время. Покупательница с братом не возвращалась. Вера Михайловна опустила взгляд вниз и похолодела. Сумка с выручкой исчезла. Девочка. Эта худенькая серая мышка...
   Вера Михайловна выскочила из палатки, заметалась из стороны в сторону... Куда бежать? Кого искать?
   Сердце бешено колотилось. Кровь хлынула вверх и тяжёлой кувалдой замолотила по вискам. Сильно закололо внизу живота. Она схватилась за голову, сжалась от боли и присела.
   — Вера, что с тобой? — на помощь к ней поспешила продавщица из соседней палатки. — Тебе плохо?
   — Деньги, — превозмогая боль, выдавила из себя Вера Михайловна. — Всю мою наличность, что на учёбу дочки копила, да ещё и выручку за сегодняшний день украли.
   — Зачем же ты в рабочем кошельке все деньги хранишь?
   — Сегодня собиралась за дочку заплатить. Время уже к концу работы, вот и приготовила. А теперь... Теперь всё пропало.
   — Ну ты это брось, всё пропало, — попыталась успокоить соратница. — Наработаешь ещё. Товар есть. Потихоньку выкарабкаешься. Ты ж знаешь, никогда нам не быть олигархами. Не были миллионерами, ну и не будем.
   — Только-только начала выползать из пропасти и тут по башке бац! Обратно в яму, — невольные слёзы покатились из глаз Веры Михайловны. — Я её запомнила! 
   — Да брось ты, забей и забудь. Не для того она стибрила бабки, чтобы ждать тебя за углом и отдать.
   — Но как же так?!
   — А так. Забудь и всё.
   — Но они мне так нужны. Именно сейчас.
   — Забей. Если пропали, утеряны или украдены деньги, мудрые люди говорят: «Спасибо, Господи, что взял деньгами».
   — Конечно, — утирая глаза, сказала Вера Михайловна. — Понимаю...
   Не в состоянии больше сдерживаться, она прижала ладошки ко рту и тихонечко заплакала. Плечи мелко задрожали. Боль не отпускала. Казалось, уже всё тело болело и ныло. Закололо в сердце. Она всхлипывала, не в силах остановиться. Мысли, тяжёлые мысли не давали вздохнуть. Где сейчас взять так необходимую ей немалую сумму, чтобы оплатить учёбу дочери? Этого она даже не представляла.
   А Маша, окрыленная успехом, покидала рынок с чувством выполненного долга. Как же, себе потрафила и противную торгашку наказала. Пусть знает, как народ дурить!
   Она спешила в магазин, чтобы накупить деликатесов. Сегодня должен прийти Пётр Федорович, и она постарается устроить ему достойную встречу. Ударить перед ним в грязь лицом она никак не хотела. 
 

© Copyright: Александр Джад, 2022

Регистрационный номер №0511092

от 14 ноября 2022

[Скрыть] Регистрационный номер 0511092 выдан для произведения:
   Нет ничего проще,
чем усложнить себе жизнь.
1  
Мария Найдёнова, по жизни Маша, выпорхнула в жизнь прямо из детдома. Не было у неё никого, кто бы мог заботиться о ней или хотя бы иногда вспоминать. Много лет назад нашли её совсем крохой у дверей заведения, впоследствии приютившего худенькую двухлетку на всю детско-отроческую жизнь. Оттого и фамилию дали такую — Найдёнова.
   Разве что классная дама из школы-интерната, Александра Петровна, иногда брала её в семью и позволяла играть со своими малышами. Муж Александры Петровны был в постоянных командировках, а точнее на заработках и присутствием семью не обременял. Маша была чуть старше детей и стала им не только подружкой, но и присматривала за ними, давая возможность своей благодетельнице заниматься хозяйством.
   Правда, Маша иногда подворовывала у любимой учительницы. В основном конфеты да печенюшки. Александра Петровна видела это, но списывала на непомерную детскую любовь к сладкому и особого внимания на такие шалости подопечной не обращала. К чему? Определённую грань Маша не переходила, и по-крупному из дома ничего не пропадало: ни деньги, ни ценности.
   Детство закончилось очень скоро. Пора было вступать во взрослую жизнь. Но как это сделать, в интернате не учили. Что там ждёт за стенами, ставшими ей родным домом? Но и отступать возможности не было. Просто не было куда. За спиной не осталось ничего, кроме не особо счастливого детства.
   Да, детдомовская жизнь приучила Машу быть жёсткой и безжалостной. Надеяться следовало только на себя и частенько приходилось отстаивать свои интересы любыми способами, не считаясь ни с кем и ни с чем.
   В то же же время она была натурой слабой, легко подчиняемой и от этого по большому счёту совершенно беззащитной. Вот как-то уживались в ней эти две противоположности... Она могла напористо постоять за себя, при этом оставаясь мягкой, безвольной, доброй и отзывчивой.
   Работой, правда, не особо денежной, её обеспечили. Общежитие выделили. В интернате, безусловно, жилось не сладко, но там были воспитатели, учителя, а тут...
   Комната на четверых. Четыре девицы. Четыре койки. Частенько на некоторых из них ночевали... словом, по ночам соседки не всегда были одиноки. Спать юной и неотёсанной девушке под ритмичные звуки и охи-вздохи было весьма неуютно и проблематично. Маша зарывалась с головой под одеяло, прижимала подушку к ушам. 
   И если бы только это. Подвыпившие и раскрепощённые донжуаны нет-нет да и проявляли интерес к нетронутой молоденькой дикарке. Присаживались как бы невзначай к ней на кровать. Через одеяло трогали за ноги, незаметно от подруг гладили по спине. 
   От этих вязких прикосновений Маша, затаив дыхание, вжималась в койку, в страхе стискивала зубы, боясь продолжения. И было от чего. Иногда она слышала горячий мужской шёпот, от которого становилось липко и противно:
   — Слышь, Кать, давай Машку к нам.
   — Я те дам Машку! Те чё, меня не хватает?!
   — Дык для антиресу. Классно будет, вот увидишь. Надо ж пожалеть болезную.
   — Я те пожалею! Оторву хрен нахрен! 
   — Ты чё думаешь, она там спит? — не унимался настойчивый кавалер. — Поди, вся соком изошла. Может, позовём?
   — Дурак ты. Она ж дикая. Зенки-то повыцарапает...
    Боясь заснуть, Маша напряжённо прислушивалась, а, всё же заснув, просыпалась в страхе от каждого неясного шороха. С ужасом представляла, как потные и грубые мужские пальцы скользят у неё под одеялом, и с отвращением вдыхала запах тяжёлого мужского пота, спермы и похоти...
   Утром невыспавшаяся, с опухшими от бессонной ночи глазами шла на работу. Но и там было всё не так гладко. В цехе пахло лаком и красками, от которых слезились глаза, закладывало нос и становилось трудно дышать. А вечером в общаге вновь почти каждодневные пьянки-гулянки соседок по комнате с кавалерами. Но привыкшая к любым неудобствам девушка по-прежнему всё безропотно терпела.
   В райисполкоме Маша написала заявление на получение льготного жилья. Через какое-то время пришло уведомление о постановке на очередь, и она поспешила в жилотдел.
   — Вы не одна сирота, — в который раз убеждала Машу девушка, ответственная за этот участок. — Смотрите, сколько заявлений.
   — Но я не могу больше ждать! Поймите, в общежитии жить невыносимо! Помогите!
   — Но и вы поймите меня, — пыталась достучаться до Маши девушка. — Не в моих силах переместить вас в начало списка.
   — Что же делать? — на глазах Маши навернулись слёзы.
   Ну кому в этом мире нужна молоденькая, глупая, одинокая девчушка? Кто бы мог заступиться за неё? Кто бы захотел?  
   — Ждите, как все, — видимо, привыкшая к таким проявлениям чувств и, показывая, что на этом разговор окончен, девушка уткнулась в какие-то бумаги.
   На ватных ногах, с глазами полными слёз Маша вышла из кабинета и присела на диванчик возле двери... 
 
   Пётр Фёдорович в районе был человеком известным и уважаемым. Как же иначе? Заместитель главы администрации как-никак. Вот в семейной жизни было не всё так гладко.
   Детишек Бог не дал. Так что не растратил Пётр Фёдорович отцовские чувства. Не на ком было. Потому и уходил с головой в работу, в которой были и детки, и взрослые, словом в ту, что заменяла ему подчас полноценную и счастливую семейную жизнь.
   Нет, стороннему наблюдателю показалось бы, что отношения в его семье складывались почти идеально. Так всегда со стороны кажется. Всем. А что там на самом деле происходит, только самим им и известно, если, конечно, не совсем без царя в голове, чтоб грязное бельё вывешивать на всеобщее обозрение.
   Взаимопонимание с женой было полное — больше чем за двадцать-то лет совместной жизни. Не сказать, что любовь ушла и переросла лишь в привычку. Всё как бы осталось, только... Только дражайшая половина почти потеряла интерес к близости. То ли исчерпала себя всю, то ли от рождения была таковой.
   Не хватало Пётру Фёдоровичу женской ласки. Такой пусть и простенькой, но полной отдачи до потери ощущения действительности, если хотите. Не сказать, чтобы он был уж такой сластолюбец, но не без этого. Завязывать интрижку на работе было опасно, да и особо не с кем. К нему относились с уважением, но не обожанием. А по принуждению он не хотел. По принуждению у него и так было.
 
   Маша тихонечко всхлипывала, сидя на диванчике возле двери жилотдела, когда по лестнице, внимательно глядя на неё, спускался Пётр Фёдорович. Милиционер в звании сержанта у вертушки отдал честь. Пётр Фёдорович слегка кивнул на приветствие, по-прежнему не отрывая взгляда от девушки.
   — Кто обидел? — обратился он к стражу порядка.
   — Из жилотдела вышла, — пожал плечами сержант.
   — Понятно, — кивнул заместитель главы района. — Фамилия? — обратился он к Маше.
   Та подняла на него заплаканные глаза:
   — Найдёнова.
   — Сиди здесь, — Пётр Фёдорович зашёл в отдел, который только что покинула безутешная просительница.
   Прошло какое-то время. Может, пятнадцать минут, может, полчаса, может, больше. Маша потеряла счёт времени.  
   — Пошли со мной, — выйдя, то ли приказал, то ли попросил Пётр Фёдорович.
   Маша покорно встала и пошла за ним.
   «Что так зацепило в этой невзрачной девчушке? — поднимаясь к себе, размышлял Пётр Фёдорович. — Что в ней такого?»
   А вот зацепило. Может, почувствовал в этом худеньком, большеглазом и беззащитном создании одинокую душу, ищущую, как он сам, ласки и любви. Так бывает. По совершенно необъяснимым причинам в груди возникло объёмное чувство, которое трудно... нет, невозможно было уместить и удержать в себе. Здесь и жалость, и невыплеснутое отцовство, и нечто большее, в чём даже себе он не мог признаться.
   Как бы там ни было, Пётр Фёдорович проникся. Да. Вот так сразу. Без объяснения и видимой причины.
   — Рассказывай, — расположившись в кабинете за большим двухтумбовым столом, в своей привычно-приказной манере сказал он. — Говори всё как есть.
   И Маша вдруг почувствовала расположение и доверие к этому старому для неё, чужому человеку. Захотелось прильнуть к его груди, поплакать и рассказать про подружек в общаге, про их кавалеров и притязания некоторых к ней. Про сложности с квартирой и... об одиночестве, которое не с кем, совсем не с кем разделить.
   И она поведала о своей жизни, ничего не утаивая, но и не приукрашивая. Рассказала всё как было. Разве что только к груди не припала.
   — Значит так, — выслушав грустную исповедь девушки, сказал Пётр Фёдорович. — Завтра в это же время жду тебя здесь. До завтра вытерпишь?
   — Ага, — только и сказала Маша, утирая глаза.
   Высказалась, и как-то легче сразу стало. Будто груз с плеч скинула. А, может, просто искорка надежды мелькнула где-то там, далеко, впереди...
   Когда за ней закрылась дверь, Пётр Фёдорович ещё долго сидел в своём удобном кресле, тупо уставившись перед собой в одну точку, и всё пытался разобраться в себе, в своих ощущениях.
   Что происходит? Что с ним сделала эта невзрачная девчонка, что сотворила? Сейчас он не вполне отдавал отчёт в своих действиях и поступках.
   Да, частенько и совсем бескорыстно он помогал людям, не требуя ничего взамен, просто по велению души, если хотите. Так было. Но сейчас... Сейчас он чувствовал себя старым хитрым лисом, почуявшим лёгкую добычу и действующим не так уж и тонко, но напористо и уверенно. Понимал это, но заставить себя остановиться не мог. Точнее, не хотел...
   Назавтра в назначенный час Маша робко постучала в кабинет Петра Фёдоровича. 
   Он её ждал. Отложив все возможные дела, с нетерпением и даже волнением прислушивался к шагам в коридоре. Не мог просто ни о чём другом думать. Ругал себя за это на чём свет стоит. Понимал абсурдность и глупость ситуации. Понимал, но от выбранной тактики не отступал.
   — Значит так, — усадив Машу напротив, сказал неожиданный благодетель, — есть квартира. Хрущёвка. Однокомнатная. На первом этаже. Пойдёшь?
   — Когда?
   — Хоть сейчас. Жила там одна бабушка... Одинокая. Из родни, как и у тебя, никого. Болела. Покинула этот мир пару месяцев назад. Квартира за ней осталась, причём с кое-какой мебелишкой.
   Маша не могла поверить в такую удачу. Как так может быть? Кто перед ней, Бог? Добрый ангел?
   — Поживёшь пока так. Потом все документы выправим. Всё будет по закону.
   Пётр Фёдорович сам проводил её до квартиры и отдал ключи:
   — Располагайся, обживайся. Вот мой телефон, — он протянул ей визитку. — Если что — звони.
   Неделя прошла в хлопотах и заботах. В квартире давно никто не жил. Маша выгребала грязь, накопившуюся за это время. Вытирала пыль. Перебирала вещи. Ненужные отнесла к мусорным ящикам — может, кому и сгодится.
   А потом она позвонила Петру Фёдоровичу. И он пришёл. Принёс палку копчёной колбасы, балык, сыр, помидоры, пакетик с конфетами, торт, яблоки и бутылку вина.
   Маша наварила картошки — какое же застолье без этого продукта? Поджарила лук с морковкой. Выложила распространяющие терпкий запах рассыпчатые жёлто-белые кругляши на блюдо, а сверху полила доведёнными до золотистого цвета овощами.
   Именно так когда-то учила её маленьким кулинарным хитростям учительница, Александра Петровна, понимая, что больше просто некому. Ведь Маша — девушка, будущая хозяйка. А, как известно, путь к сердцу мужчины...
   Памятуя наказы всё той же Александры Петровны, Маша нарезала и разложила принесённые деликатесы по тарелкам. Фрукты определила в вазу, конфеты в небольшую соломенную корзиночку. Достала из шкафчика оставшиеся от бабушки фужеры. Да и вообще всё здесь было от прежней хозяйки. Своего-то пока ещё ничего не приобрела. Присела.
   Пётр Фёдорович откупорил вино. Разлил. 
   — С новосельем! — с воодушевлением, немного пафосно произнёс он.
   — Вообще-то я не пью, — призналась Маша.
   — Это вино, почти как сок, — сказал Пётр Фёдорович. — Это чтоб жизнь здесь заладилась.
   — Ну, если чтоб заладилась...
   Чокнулись. Маша понюхала содержимое фужера. Пахло вкусно. Пригубила. Немного сладкое и терпкое. Облизала губы.
   — Ну же! — подбодрил Пётр Фёдорович.
   Она зажмурилась и выпила. Ничего не произошло. Маша подхватила вилкой кусочек балыка. Отправила в рот. Прислушалась. Тепло медленно разливалось по телу.
   Пётр Фёдорович налил ещё. Потом вытащил из пакета огромное махровое полотенце и протянул его хозяйке квартиры.
   — Это тебе... скажем так, на новоселье.
   Маша взяла его в руки, потёрлась щекой, прижала к лицу. Полотенце было мягким и душистым. Пахло новым материалом, теплом и уютом.
   — Спасибо, — вдыхая дурманящую свежесть, сказала она.
   — Выпьем! — предложил Пётр Фёдорович.
   — Выпьем, — одурманенная уже принятым, с готовностью кивнула девушка.
   — За тебя! — подняв бокал, сказал Пётр Фёдорович.
   — За Вас! — кивнула Маша.
   Они чокнулись и выпили.
   — Ты почти ничего не ешь, — заметил Пётр Фёдорович.
   — Чего-то не хочется...
   Он вновь наполнил фужеры.
   — Третий тост за тех, кого с нами нет...
   — За тех, — покорно кивнула девушка.
   Щёки её покрылись румянцем. Глаза заблестели. Сейчас она была даже красива и уже не казалась прежней серой мышкой. Пётр Фёдорович едва сдерживал себя, чтобы прямо здесь, сейчас... не забыть о своём статусе, возрасте... обо всём на свете.
   — Что-то у меня голова закружилась, — с трудом, правильно выговаривая слова, сказал Маша. — Мне, наверное, плохо.
   «Надо же, — подумал Пётр Фёдорович, — она и вправду совсем глупышка. Как могла до сих пор сохраниться вот такой... беспомощной?»
   От этих мыслей стало ещё волнующе. В груди вновь поднималось то самое объёмное чувство, которое возникло у него при их первой встрече. Так захотелось пожалеть её, приласкать...
   — Иди в ванную, — распорядился он.
   — Зачем? — искренне удивилась она.
   — Иди, иди, — он легонько подтолкнул её к двери. — Прими душ. Станет легче. Только дверь не запирай, мало ли что...
   Как можно было ослушаться человека, который так заботится о ней? К тому же он такой милый... хотя и немолодой.
   Подхватив только что подаренное полотенце и перекинув его через плечо, она покорно и безропотно подчинилась воле мужчины. Прошла в ванную. Разделась. Открыла воду в душе и встала под прохладный дождик. Думать ни о чём не хотелось. От удовольствия она зажмурилась, ловя ртом мелкие капельки. Было так приятно.
      Момента, когда он зашёл к ней, она не заметила. Только вдруг, открыв глаза, увидела, что он наблюдает за ней. Она не попыталась прикрыться или зажаться. Просто смотрела на него и ждала.
   Он снял рубашку, оставшись лишь в брюках. Широкие плечи. Крепкие мускулы. Наверное, когда-то он был очень красив. Да и сейчас... Маша, не шевелясь, наблюдала за ним.
   Он взял мыло и принялся осторожно и нежно её намыливать. Не пропуская ничего. Не спеша. Сначала руки, потом ноги, живот...
   Было немного жутко, но одновременно приятно и сладко от этих осторожных и ненавязчивых прикосновений. Стыда не чувствовала. Было хорошо и тепло.
   Сняв лейку с держателя, он смыл с неё мыло, выключил воду и принялся нежно обтирать тем самым большим махровым полотенцем. Вытер. Обернул его вокруг её спины. Она прижалась к нему и... не испугано, нет, выжидательно заглянула в его глаза. Он был так близок...
   Маша, безотчётно подчиняясь какой-то неведомой силе, потянулась к нему губами, зажмурилась и неумело, словно ребёнка, чмокнула в щёку. И тут же отпрянула, словно совершила непростительную ошибку, и в испуге распахнула глаза.
   — Какая ты у меня милая... — он улыбнулся.
   Милая... У меня... Никто и никогда не говорил ей таких слов... Он притянул её к себе и умело, по-взрослому, поцеловал в губы. Долго. Как в кино. А потом на руках отнёс в комнату и положил на диван.
   Прилёг рядом. Она чувствовала, как он дрожит то ли от холода, то ли ещё от чего. А он не спешил. Просто лежал и молчал. Это было как-то неправильно.
   Тогда она повернулась к нему и по-прежнему неумело чмокнула в щёку, потом в губы, потом...
   Потом он ответил... И она очень быстро поняла, чего от неё хотят и ждут. Это ей даже понравилось. Она, словно голодный галчонок, приоткрывала рот, расслаблялась и позволяла с собой делать всё, о чём можно было только мечтать, и получала от этого немыслимое и неизведанное раньше удовольствие.
   Как изголодавшийся зверь, он покрывал её поцелуями. Она стонала, тяжело дышала и изо всех сил пыталась отвечать ему тем же, дабы доставить как можно больше удовольствия.
   Он быстро покрылся испариной. От него сильно запахло мужчиной. Это было не совсем приятно. Но она быстро отогнала от себя эти мысли, ведь теперь это был её мужчина.
   Да, была какая-то боль, о которой говорили подружки. Но боль эта запряталась так далеко, где-то там, в самой глубине сознания, что так и осталась почти незамеченной, поглощённой всеми остальными чувствами и ощущениями.
   Потом Маша лежала с открытыми глазами, глядя в потолок, и пыталась осознать: наконец-то это произошло. Она ещё не понимала, понравилось ей это или нет, но уяснила твёрдо одно: назад, в детство, дороги уже нет, все мосты сожжены, впереди настоящая взрослая жизнь.
   — Пойду ополоснусь, — Пётр Фёдорович подхватил полотенце и заспешил в душ.
   Он ушёл, а запах остался. Его запах. С удивлением она поняла, что запах этот не был ей неприятен, скорее наоборот, возбуждал и завораживал.
   Огляделась. Увидела его брюки, в спешке небрежно брошенные на спинку стула. Из кармана брюк выглядывал уголок кожаного бумажника...
   Ну не могла она пройти мимо того, что плохо лежало. Это было выше её сил. Привыкшая выживать и постоянно бороться за место под солнцем, она безоглядно блюла свои интересы, не считаясь ни с чем. Что при этом могут подумать и почувствовать другие, мало интересовало. Винить её в этом было достаточно сложно — уж в очень жёстких условиях ей приходилось жить. Да ещё к тому же, видно, определённые гены сработали. Это можно было понять. Понять, но никак не оправдать. 
   Она тихонечко соскочила с дивана, вытащила бумажник, проверила его содержимое. Там были какие-то квитанции, банковские карточки, несколько крупных купюр и ещё немного тех, что помельче.
   Вытащила крупные, пересчитала. Взяла себе две, остальные положила на место. Потом, немного поколебавшись, вернула назад ещё одну.
   «Что ему, жалко что ли? — подумала. — У него ещё есть. А, может, вообще не заметит...»
   Услышав, как хлопнула дверь в ванной, она быстренько поправила его брюки, сунула деньги под газету на столе, нырнула назад на диван и расслаблено потянулась. Хорошо... 
2   Вера Михайловна с трудом затащила последние сумки с товаром в палатку. Вытерла проступивший на лбу пот, капельками стекающий за шиворот. Всё нижнее бельё было мокрым насквозь. Футболка, одетая под водолазку, противно холодила, прилипая к спине. Но останавливаться нельзя: на улице минус двадцать и чуть остынь — простуда, а то и воспаление лёгких обеспечены. Такой роскоши она себе позволить никак не могла.
   Именно сейчас деньги были нужны как никогда. Не позднее чем через неделю предстояло заплатить за учёбу дочери в институте. Лишних же капиталов не было. Всё вкладывалось в товар. Как известно, нельзя заработать торговлей, не вложив определённых средств. Но и продать всё «под ноль» невозможно. Всегда оставались сезонные остатки, ложившиеся тяжким бременем на себестоимость, а стало быть, на заработок. Так что приходилось поднапрячься.
   Понятное дело, работа начнётся лишь завтра, но рассортировать, развесить товар и сдать под охрану нужно сегодня, чтобы с утра не терять на это времени. При теперешнем изобилии за каждого покупателя приходилось бороться... 
   «Лучше пусть всю жизнь остаётся, чем один раз не хватит», — лозунг, который стал для Веры Михайловны одновременно и девизом, и жизненным принципом. Жизнь научила не чураться ничего, что могло бы принести пользу. В рамках дозволенного, конечно.
   А ведь когда-то она даже представить себя рыночной торговкой не могла. Всё начиналось, как и у многих. Школа. Техникум. Замужество. Институт. Двое детей — девочка и мальчик.
   Поначалу жизнь складывалась как нельзя лучше: рядом любимый человек, детки... Всё было хорошо, если бы муж не стал прикладываться к бутылке. Полюбил он эту «работу» и отдавался ей с наслаждением. Поначалу выпивал по праздникам, потом по выходным и, наконец, почти каждый день после работы. Пил не то что запоями, но постоянно, можно сказать, не просыхая.
   Долго так продолжаться не могло. Какой пример он мог показать детям? Чему научить?
   «Чем такой, уж лучше никакой», — решила Вера Михайловна. И однажды, не выдержав, коротко бросила:
   — Уходи!
   А ему как будто только этого было и надо. На выпивку уж как-нибудь заработает, одиноких баб хватает. Ну скажите, зачем вешать на шею двух нахлебников, пусть даже и своих собственных детей, в придачу к вечно недовольной, постоянно бурчащей жене?
   «К тому же любовь познаётся в разлуке, — вспомнил он крылатые слова. Куда она денется? Потоскует одна и назад позовёт...»
   Наивный. Забыл, видно, что есть и другая поговорка: «С глаз долой — из сердца вон!» Так и получилось. Только с его уходом Вера Михайловна и смогла вздохнуть свободно. 
   Договорились по-хорошему. Вера Михайловна на алименты не подаёт, а он выписывается и перебирается к своей матери в другой город, оставив квартиру жене. На том и порешили.
   Так она осталась одна с двумя детьми, которых надо было вырастить, выучить и вывести в люди. На какое-то время о себе пришлось забыть. Дети стали для неё главным приоритетом.
   С государственной службы пришлось уволиться — невозможно было выжить втроём на одну зарплату. Занялась торговлей. Выкупила место на рынке и стала зависеть только от себя и своих способностей.
   Не завышая цен, с любовью подбирая товар, постепенно выработала свой стиль. Заняла определённую нишу в этом бизнесе. Обросла постоянными покупателями. И началась каждодневная изнурительная работа.
   Раз в неделю в свой выходной выезжала на оптовую базу и закупала товар. Тащила на себе неподъёмные сумки, чтобы утром с улыбкой и во всеоружии встретить покупателя. Уже забыла, когда могла позволить себе отдохнуть. За этот труд яхту на Канарах, конечно, купить не могла, но растила детей и жила хоть не припеваючи, но безбедно...
 
   Вера Михайловна, присев на сумки с товаром, лишь на секунду перевела дух и принялась с трудом разрывать обжигающие холодом, скрипучие от мороза целлофановые мешки, в которые были упакованы маечки, трусики, футболки, свитера, водолазки, жилеты и жакеты.
   Пока таскала товар, сил почти не осталось. Но надеяться было не на кого. Понимала: главное — не останавливаться. И потому, собрав волю в кулак, борясь с холодом и усталостью, разрывала, сортировала, развешивала... 
   Провозившись до позднего вечера, едва волоча уставшие ноги, Вера Михайловна с трудом доползла домой. Дочь пожарила картошку, накормила младшего брата, но сама есть не стала, ожидала мать. Но Вера Михайловна настолько устала, что даже поесть толком не смогла. Попила чайку с печеньем, вымылась, трупом свалилась в постель и тут же уснула. Сны не снились. Никакие...  
3   Маша органически не переваривала торгашей. Вон какие морды упитанные и довольные над прилавками торчат. Дурят всех бессовестно. Покупают по одной цене, а продают втридорога. Сволочи! Наживаются на простых людях. У них столько денег — полные кошельки. А за копейку удавиться готовы.
   Она даже не пыталась вдуматься, почему все торгаши кажутся такими скупыми. Уж не потому ли, что та самая копейка достаётся им с большим трудом? Изнурительная каждодневная работа на людях без выходных, отпусков и больничных. Задыхаясь порой под палящими лучами солнца или вымокая под дождём. В холод и жару. С утра и частенько до темноты.
   Не знала Маша всего этого. Да и зачем ей было знать? Все торгаши жадные и вредные — это очевидно. Так что наказать их — дело справедливое и достойное. 
 
   Торговые развалы были полны всякими шмотками. Маша ходила по рядам, зорко приглядываясь, выбирала. Вот тётка торгует. Одна. Незаметно понаблюдала. Так, годится. Сумочка с деньгами под прилавком... Интересно. Ладно, пусть пока поработает, чтоб денег побольше было — уж рисковать, так было бы за что...
   К концу дня Маша вернулась к приглянувшейся торговой точке. Уставшая за день женщина одиноко грустила за прилавком. Внимание притупилось, бдительность ослабла. Самое время.
   — У вас водолазка на меня есть? — приняв самый заинтересованный вид, Маша обратилась к женщине.
   Продавщица, прикидывая, оглядела Машу. Худенькая. Без макияжа. Обычная. Эдакая серая мышка. Второй раз встретишь — не узнаешь.
   — Найдём! — отбросив усталость, приветливо улыбнулась. — Вы бы какой цвет хотели?
   — Ну не знаю... надо посмотреть.
   Продавщица достала коробку с водолазками и принялась перебирать, выуживая самые разные цвета.
   — Вот этот, бежевый, — ткнула Маша в один из мешочков. — Можно померить?
   — Конечно, — кивнула женщина. — Проходите сюда.
   Маша зашла за прилавок, но раздеваться не спешила. Вроде бы как засомневалась — морозно на улице всё-таки.
   — Знаете что, — сказала она, — а мужские водолазки у вас найдутся?
   — Конечно. Вам для кого?
   — Брату. Покажите, пожалуйста, — Маша старалась быть предельно вежливой. — Он почти такой же, как я.
   Продавщица направилась в самый дальний угол и отвернулась, на секунду потеряв сумочку с деньгами из вида. Момент был самый подходящий. Маша молниеносно наклонилась, схватила сумочку, распрямилась, сунула под куртку и тут же приняла самый безобидный вид.
   — Вот этот подойдёт? — женщина достала тёмно-серый свитер.
   — Вполне, — кивнула Маша. — Пойду позову брата. Вы не убирайте, пожалуйста.
   — Конечно, — женщина положила свитер на прилавок.
   Маша усилием воли сдерживалась, чтобы не побежать, покидая место преступления. Прекрасно понимала, никак нельзя вызвать подозрение излишней поспешностью.
   «Получилось! — ликовала она, оставляя опасную зону. — Какая всё-таки я умная и хитрая. Эта толстая тётка ничего не заметила... пока. А потом поздно будет!» 
   Прошло какое-то время. Покупательница с братом не возвращалась. Вера Михайловна опустила взгляд вниз и похолодела. Сумка с выручкой исчезла. Девочка. Эта худенькая серая мышка...
   Вера Михайловна выскочила из палатки, заметалась из стороны в сторону... Куда бежать? Кого искать?
   Сердце бешено колотилось. Кровь хлынула вверх и тяжёлой кувалдой замолотила по вискам. Сильно закололо внизу живота. Она схватилась за голову, сжалась от боли и присела.
   — Вера, что с тобой? — на помощь к ней поспешила продавщица из соседней палатки. — Тебе плохо?
   — Деньги, — превозмогая боль, выдавила из себя Вера Михайловна. — Всю мою наличность, что на учёбу дочки копила, да ещё и выручку за сегодняшний день украли.
   — Зачем же ты в рабочем кошельке все деньги хранишь?
   — Сегодня собиралась за дочку заплатить. Время уже к концу работы, вот и приготовила. А теперь... Теперь всё пропало.
   — Ну ты это брось, всё пропало, — попыталась успокоить соратница. — Наработаешь ещё. Товар есть. Потихоньку выкарабкаешься. Ты ж знаешь, никогда нам не быть олигархами. Не были миллионерами, ну и не будем.
   — Только-только начала выползать из пропасти и тут по башке бац! Обратно в яму, — невольные слёзы покатились из глаз Веры Михайловны. — Я её запомнила! 
   — Да брось ты, забей и забудь. Не для того она стибрила бабки, чтобы ждать тебя за углом и отдать.
   — Но как же так?!
   — А так. Забудь и всё.
   — Но они мне так нужны. Именно сейчас.
   — Забей. Если пропали, утеряны или украдены деньги, мудрые люди говорят: «Спасибо, Господи, что взял деньгами».
   — Конечно, — утирая глаза, сказала Вера Михайловна. — Понимаю...
   Не в состоянии больше сдерживаться, она прижала ладошки ко рту и тихонечко заплакала. Плечи мелко задрожали. Боль не отпускала. Казалось, уже всё тело болело и ныло. Закололо в сердце. Она всхлипывала, не в силах остановиться. Мысли, тяжёлые мысли не давали вздохнуть. Где сейчас взять так необходимую ей немалую сумму, чтобы оплатить учёбу дочери? Этого она даже не представляла.
   А Маша, окрыленная успехом, покидала рынок с чувством выполненного долга. Как же, себе потрафила и противную торгашку наказала. Пусть знает, как народ дурить!
   Она спешила в магазин, чтобы накупить деликатесов. Сегодня должен прийти Пётр Федорович, и она постарается устроить ему достойную встречу. Ударить перед ним в грязь лицом она никак не хотела. 
 
 
Шарфик
Выбор
Рейтинг: +14 268 просмотров
Комментарии (15)
Тая Кузмина # 14 ноября 2022 в 22:52 +6
Маша идёт по скользской дороге. Началось с малого, с детства, конфеты воровала и печенье. Если вовремя не остановиться, то последствия при воровстве денег, будут серьёзные. Хороший рассказ. Легко читается.
Аида Бекеш # 16 ноября 2022 в 19:30 +5
Возможно, наследственность, гены, сделали героиню такой.
Но исправить можно, практически, любую ситуацию.
Людмила Комашко-Батурина # 23 ноября 2022 в 02:58 +2
Рассказ написан хорошо, прочла с интересом. Но такая тяжесть легла на душу. Сколько таких Маш бродит по свету? Почему наше общество так стремительно деградирует? Автору удачи!
Татьяна Белая # 23 ноября 2022 в 09:04 +4
Рассказ хорош, интересно написан. Только вот послевкусие тяжелое остается. Но это уже не автора вина. Такова жизнь. Конец у Маши, наверняка, будет печальным. Действительно, сколько их таких, выкинутых в жизнь без понятия, что такое материнская любовь и отеческая забота. Автору удачи.
Николай Коперсков # 23 ноября 2022 в 22:59 +1
Хорош эпиграф, героиня как раз и усложнила себе жизнь.
Сергей Шевцов # 24 ноября 2022 в 18:18 +1
Что посеешь, то и пожнёшь.
Василий Мищенко # 25 ноября 2022 в 21:38 +2
"мудрые люди говорят: «Спасибо, Господи, что взял деньгами»" Верно говорят. Мудрость не пропьёшь, как и талант. Запоминающаяся история.
smajlik-11
камерный театр # 2 декабря 2022 в 10:21 +2
Я с интересом дочитал о сложной жизненной истории - да, такой вполне себе реальной, которая запросто могла произойти, в которой собрано достаточно и хорошего, и не очень. Однозначно нельзя осуждать не то, что героев Ваших, Александр, но и вообще никого, мы ж как колбасы напичканы всякой-всячиной. Тем более, что настораживающие психо-моменты героев вполне себе объяснимы и Вы обозначили их, коротко поведав читателям в жизнеописании и девчонки Маши, и администратора Петра Фёдоровича.
Я поверил происходящему и принял как есть!
Александр Джад # 2 декабря 2022 в 13:11 +1
Привет, Валера! А как тебе такой коммент одного из судей?

Маша - 6 баллов

Писать о разврате, похоти, воровстве. Автор упрямо гнёт свою линию, выявляя, унижая, опошляя, расчеловечивая, людей из разных слоёв общества. Словом, одни отрицательные ЛГ. Зачем автор это делает. Нужны ли такие произведения обществу, нам, читателям? Учат ли они чему-нибудь? Автор, в первую очередь, для себя должен найти ответы на эти вопросы и после этого садиться за стол и писать рассказ. К слову сказать, грамотно всё изложено, но, увы, не с тем «царём в голове», которым можно было бы гордиться!

Согласен с ним?
камерный театр # 2 декабря 2022 в 13:33 +2
Я специально зашёл на Чемпионат по прозе, чтобы глянуть мнение судей. Что скажу по поводу яростного высказывания одного из них - я не согласен! И я больше доверяю отзыву, например, Натальи Лузановой, взвешенной и умной женщины.
Как-то так.
Александр Джад # 2 декабря 2022 в 13:50 +1
Понято. Пасибки!
Удачи!
Ольга Вербицкая # 5 декабря 2022 в 18:28 +1
Хороший, захватывающий рассказ, Александр! Маша плохо кончит.
У каждого героя рассказа своя непростая и нелегкая судьба. buket-podsnezhnikov
Александр Джад # 5 декабря 2022 в 19:55 +2
Здравствуйте, Ольга!
Как знать? Может, всё не так уж и плохо. Человек всю жизнь учится...
камерный театр # 6 декабря 2022 в 06:22 +1
Факт, Александр, всё меняется и люди тоже. Я даже больше, чем уверен, что Маша не станет новой *Сонькой - золотой ручкой*, она вполне себе адекватная и не стоит наговаривать на неё. Ей лет-то сколько! Жизнь ещё толком и не началась, и Маша учится, постигает. Не увидел в ней задатков будущей гадины, ну нисколечко!
Александр Джад # 6 декабря 2022 в 10:17 +1
Привет, Валера!
Согласен. Я тоже очень на это надеюсь.