Кабысдох

3 октября 2022 - Александр Джад
   Голодный и скрюченный от стужи Кабысдох, измождённо подпирал трухлявую, деревянную стену старого, почерневшего дома. Шерсть, местами слежавшаяся, местами потёртая, сбившись в кучу сосульками, свисала с впалого, проступающего рёбрами живота. Холодный мокрый нос, готовый чутко отреагировать на запах съестного, подёргивался в бесполезных попытках  добиться успеха.
   Одинокий и старый, он жался к теплу человеческого жилья в надежде ухватить остатки людской трапезы или просто принять с благодарностью кинутую ему жалость в виде прокисшего позавчерашнего супа или завонявшейся дешёвой колбасы.
   Никому не нужный, плывущий по течению этой жизни, он дотягивал остатки своего существования в нищете и забвении, голоде и страхе, безразличии и отрешённости.
   Мокрая капля, тяжело скатившись с крыши, упала ему на морду. Он вздрогнул. Не отнимая морды от лап, поднял глаза. Как бы смиряясь с неотвратимым, тяжело вздохнул, высунул язык, и, самым кончиком захватив живительную влагу, отправил её таким образом в пустой слежавшийся желудок.
   Желудок застонал от невообразимой малости полученного. Чувство голода ещё больше обострилось.
   В затуманенном голодом мозгу проносились картины былого. Когда смело бросался в бой, охраняя хозяина и его жилище. Когда предупреждал об опасности звонким лаем. Когда был молодым и крепким. Когда он был нужен.
   От воспоминаний этих его одряхлевшие мышцы напряглись. Но он продолжал всё так же лежать, обессиленный своими безрадостными мыслями, голодом и безысходностью.
 
   Дядя Коля лежал на диване после принятия очередной порции спиртного. Спиртного, потому что другим словом назвать то, что он последнее время употреблял, невозможно.
   Когда он был в запое, то пил всё, что попадалось ему на глаза и что, по его мнению, могло воздействовать на него соответствующим образом. Неважно, что потом его мутило. Что, протрезвев, он клял себя последними словами. Неважно, как окружающие относились к нему. И неважно, как он относился к окружающим. И вообще – всё неважно. Важно то, что сегодня он нашел немного денег, и у него есть на что сделать вбрасывание и забыться, уйти от этого мира и от всего, что с ним связано и некогда даже было им любимо.
   Сквозь тяжёлую похмельную дрёму он услышал громкий стук в окно:
   – Коля, ты где? – жена пыталась разглядеть сквозь неплотно прикрытые шторы то, что происходило в комнате.
   Она толкнула форточку, та легко открылась. В принципе, всё в доме легко открывалось и закрывалось. Ножи были наточены. Свет горел во всех необходимых местах. Петли на дверях не скрипели. Окна были подогнаны и в них не дуло. Огород полит и досмотрен.
   Словом, чувствовалось – в доме был хозяин. Когда не пил. Но вот, когда пил... А запивал он в последнее время довольно часто. Редкая неделя проходила без его запойных дней.
   – Коля, открой! Зачем на задвижки-то закрылся. Ключом дверь открыть не могу. – Она увидела, как на диване что-то зашевелилось.
   – Жульё. Одно жульё кругом! – он безуспешно пытался встать с дивана. – Все пытаются меня обокрасть. Никому верить нельзя.
   Он попытался приподняться, упираясь руками за спиной. Но смог оторвать только голову. Тогда одной рукой взялся за спинку дивана, а другой опёрся сзади – приподнялись только плечи. Для того, чтобы встать, этого всё же ещё было мало.
   Тогда попробовал повернуться со спины на бок. Это ему удалось. Он спустил ноги, коснулся ими пола, собираясь на них опереться и встать, но всё вышло иначе. Ноги, потянув его за собой, увлекли и всё тело шмякнулось, как мешок с отрубями, об пол.
   Он ругнулся, вспомнив при этом всех и вся, положил руки на диван, попытался встать, но встал только лишь на колени.
   – Коля, Коля... Чего Коля? Коля пьяный, не видишь, что ли? – заплетающимся языком пробурчал он и, перевалившись на диван, опять улегся, но уже на живот.
   – Что ж ты, паразит такой, вытворяешь? Долго с тобой ещё мучаться буду? Я ж тебе деньги на зерно дала для кур. Их, что ли, пропил?
   Пьяный-то пьяный, но голова работает. Даже обидеться ухитрился.
   – Да не пропивал я твоих денег! Вот они, под телевизором. Забери!
   – Да как же их заберу! Я ж войти не могу! – возмутилась жена дяди Коли тёть Лида.
   – А ты входи как-нибудь. Видишь, пьяный я.
   Но многолетняя привычка подчиняться жене всё же взяла верх, и он, нехотя опираясь обо что попало, слез с дивана и где ползком, где на карачках приближался к заветной двери.
   И вот щёлкнула задвижка, дверь открылась и тётя Лида вошла. В нос бросился едкий запах сивухи. На полу, скрючившись, лежал дядя Коля. Она наклонилась, желая поднять его с пола, и с отвращением всплеснула руками:
   – Что, уже и до туалета дойти не можешь?
   На штанах, на характерном месте вырисовывалось мокрое пятно, от которого исходил едкий запах замешенной на сивухе мочи.
   Дядя Коля попытался приподняться, но это оказалось для него невозможным. Он придвинулся к косяку двери, положил под голову половичок, что лежал у входа для вытирания ног, и, расплетая непослушные слова, пробурчал:
   – Здеся пока полежу. Отдохну малость. Притомился что-то.
   Лучше бы он этого не говорил. Тётя Лида подскочила к нему:
   – Притомился, говоришь? Самогонку жрать притомился? Где зерно? Я тебя спрашиваю – где зерно?
   – Ходил на базар, ходил. Видишь, дождь целый день льёт. Не приехало зерно на базаре, – не совсем связно, но вполне понятно объяснился дядя Коля.
   Тетя Лида пошарила под телевизором:
   – Здесь десятка. А я тебе двадцать рублей давала. Где остальные?!
   Дядя Коля пьяно развёл руками:
   – Где, где. Там были, ищи!
   – Господи! За что ж мне такое? Когда уже ты меня мучить перестанешь. Третьего дня котёл из баньки пропил. Как теперь мыться будем? – причитала тётя Лида. – А вчера захожу, газом пахнет. Сам пьяный валяешься. Газ открыл, зажечь не смог и закрыть ума не хватило. Ведь весь дом спалишь.
   – Это мой дом! Что хочу, то и пропиваю. Я хозяин, а ты никто. Я его построил. Своими руками. Захочу, спалю. А ты проваливай отсюда! Ишь, критику навела. Это мой дом, – пьяно отбивался дядя Коля.
   – Это и мой дом. Когда строили, я зарабатывала не меньше твоего, а то и больше. Это такой же мой дом, как и твой, – даже сама не поняв почему, тётя Лида стала оправдываться перед пьяным мужиком.
   Она сложила руки на груди. По щекам покатились горячие слёзы. Но она не плакала. Это обида на него, на жизнь такую, под старость никакую, выливалась, выплёскиваясь наружу.
   Она встала. Подошла к нему. Открыла входную дверь. Уперлась ногой ему в бок. Напряглась. И с силой вытолкнула его на улицу.
   – Чтоб ты сдох, собака. Глаза б мои тебя не видели! – сквозь слёзы, почти обезумев, кричала тетя Лида. – Что б ты сдох!
   Дядя Коля, выкатившись на улицу, плюхнулся в лужу перед крыльцом. Встал на четвереньки и с агрессивностью в голосе заорал:
   – Да я тебя, бсхп, я ж тебя, бсхп, такую-растакую, вооще выгоню. Я ж с тобой вооще не знаю что сделаю! – он попытался встать на ноги, но ноги скользнули, и он опять провалился в лужу.
   Тетя Лида посмотрела, как он барахтается в грязи, и с презрением прошептала:
   – Давай, давай. Испугал. Да чем с тобой жить, лучше уж вовсе не жить. Давай, давай. Купайся. Тебе полезно. И протрезвеешь и постираешься. А может, если мне повезет, и сдохнешь, – она сделала паузу, посмотрела ещё раз на него. – Что б ты сдох, ирод проклятый!
   И войдя в дом, она захлопнула дверь.
 
   Бездомный Кабысдох, как только открылась входная дверь, приподнял голову. Он увидел, как старого человека выкинули на улицу и что-то кричали ему вслед. Всего он, конечно, понять не мог, но ясно понял одно: этот человек тоже стал никому не нужен, и никому не нужны теперь его прошлые заслуги.
   Он собрался с силами и, нетвёрдо шлёпая по лужам, подошёл к человеку. А тот всё никак не мог подняться. Ухватил его за рубашку и стал тянуть, помогая выбраться из лужи.
   Общими усилиями они добрались до стены дома и в изнеможении прижались к ней.
   – Спасибо тебе, собака! – дядя Коля обнял его за худое туловище. – Спасибо! Горько, ох как горько заканчивать жизнь под забором. Всю жизнь работая, вот этими самыми руками, – он помахал перед собачьей мордой ладонями, – вот этими самыми руками зарабатывая на жизнь. И кончить вот так. Конечно, может, выпиваю. Но ведь я ж не алкоголик никакой. Домой иду и дома сплю, – не совсем логично мыслил вслух дядя Коля.
   Он, как и все, кто пьет, не считал себя алкоголиком. Он, мол, может пить, а может не пить. Просто не пить ему не хочется, оттого и пьёт. И лечиться не надо. Это ведь алкоголиков лечат. Ему-то зачем? 
   – Спасибо тебе, собака! – слёзы градом катились из его глаз. – Никого и ничего у меня не осталось. А Лида? Лида... Ведь как любил её. Всё для неё делал. А она? Вот она как со мной поступила.
   Кабысдох слизывал у него с лица солёные слёзы, как бы пытаясь успокоить и пожалеть. Он не понимал о чём говорит этот старый, несчастный человек, но он понимал его. Он хорошо его понимал.
   В этот момент открылась дверь в дом. Тётя Лида вышла на крыльцо и зацыкала, как призывают к себе незнакомых собак:
   – Мц, мц, мц, мц! Иди сюда, – позвала она Кабысдоха.
   Кабысдох хорошо знал, что это означает и, радостно виляя хвостом, подбежал к ней.
   – На-ка вот, поешь, – она положила перед ним остатки трапезы мужа.
   Хрустнув куриными косточками, он мгновенно проглотил остатки борща. Понюхал кусочек хлеба. Подхватил его зубами и, поднеся к дяде Коле, положил перед ним.
   – Ну, ты даёшь, собака, – удивился дядя Коля. – Спасибо тебе, конечно. Ну ты даёшь. Вот настоящий друг-то. Вот кто никогда не предаст.
   В это время к ним подошла тётя Лида:
   – Пойдём-ка. Я там воды нагрела, помоешься. Да и переодеться надо. Что в мокром-то? А то простынешь ещё.
   Она подняла его и потащила к дому. Дядя Коля помогал ей как мог.
   – Ага, выкинула на помойку. Не нужен стал. Отпусти меня. Я хочу здесь остаться, с Кабысдохом. С настоящим своим другом. Отпусти, тебе говорят! Ты меня предала.
   Тётя Лида приостановилась. Посмотрела на него. Он тоже поднял голову и посмотрел ей в глаза:
   – Лидочка, я ж люблю тебя. Всю жизнь любил только тебя, – он не на шутку испугался, что она его может и вправду оставить на улице. – Ты уж меня прости, сама видишь, пьяный я. Завтра всё что надо сделаю и зерна куплю, и по дому всё. А хочешь, вообще пить брошу. Вообще. Даже по праздникам.
   У него всё так же по щекам текли слёзы. Видно, вино плакало, а может, он и искренне верил в то, что говорил.
   Она тащила его в дом, заливаясь слезами. Кляня свою доброту и отходчивость. Она тащила его в дом, слушая его пьяную болтовню, кивая в знак согласия с ним головой. Она тащила его в дом, хотя прекрасно знала, что он не сдержит своего обещания. Но верила. Как всегда, верила ему.
   Они вошли в дом. За ними неотступно следовал Кабысдох. Тётя Лида усадила дядю Колю на стул и начала стягивать с него грязные и мокрые штаны. Кабысдох, с опаской поглядывая на тётю Лиду, подошёл к ним и, ухватившись за штанину, начал помогать стягивать её.
   – Ну ты и вправду даёшь! Ай да Кабысдох! Ладно, не переживай, останешься. Вот ведь друг нашёлся.
   И она поднесла тазик с горячей водой к дяде Коле и стала мыть его старое, озябшее тело. 

© Copyright: Александр Джад, 2022

Регистрационный номер №0509743

от 3 октября 2022

[Скрыть] Регистрационный номер 0509743 выдан для произведения:    Голодный и скрюченный от стужи Кабысдох, измождённо подпирал трухлявую, деревянную стену старого, почерневшего дома. Шерсть, местами слежавшаяся, местами потёртая, сбившись в кучу сосульками, свисала с впалого, проступающего рёбрами живота. Холодный мокрый нос, готовый чутко отреагировать на запах съестного, подёргивался в бесполезных попытках  добиться успеха.
   Одинокий и старый, он жался к теплу человеческого жилья в надежде ухватить остатки людской трапезы или просто принять с благодарностью кинутую ему жалость в виде прокисшего позавчерашнего супа или завонявшейся дешёвой колбасы.
   Никому не нужный, плывущий по течению этой жизни, он дотягивал остатки своего существования в нищете и забвении, голоде и страхе, безразличии и отрешённости.
   Мокрая капля, тяжело скатившись с крыши, упала ему на морду. Он вздрогнул. Не отнимая морды от лап, поднял глаза. Как бы смиряясь с неотвратимым, тяжело вздохнул, высунул язык, и, самым кончиком захватив живительную влагу, отправил её таким образом в пустой слежавшийся желудок.
   Желудок застонал от невообразимой малости полученного. Чувство голода ещё больше обострилось.
   В затуманенном голодом мозгу проносились картины былого. Когда смело бросался в бой, охраняя хозяина и его жилище. Когда предупреждал об опасности звонким лаем. Когда был молодым и крепким. Когда он был нужен.
   От воспоминаний этих его одряхлевшие мышцы напряглись. Но он продолжал всё так же лежать, обессиленный своими безрадостными мыслями, голодом и безысходностью.
 
   Дядя Коля лежал на диване после принятия очередной порции спиртного. Спиртного, потому что другим словом назвать то, что он последнее время употреблял, невозможно.
   Когда он был в запое, то пил всё, что попадалось ему на глаза и что, по его мнению, могло воздействовать на него соответствующим образом. Неважно, что потом его мутило. Что, протрезвев, он клял себя последними словами. Неважно, как окружающие относились к нему. И неважно, как он относился к окружающим. И вообще – всё неважно. Важно то, что сегодня он нашел немного денег, и у него есть на что сделать вбрасывание и забыться, уйти от этого мира и от всего, что с ним связано и некогда даже было им любимо.
   Сквозь тяжёлую похмельную дрёму он услышал громкий стук в окно:
   – Коля, ты где? – жена пыталась разглядеть сквозь неплотно прикрытые шторы то, что происходило в комнате.
   Она толкнула форточку, та легко открылась. В принципе, всё в доме легко открывалось и закрывалось. Ножи были наточены. Свет горел во всех необходимых местах. Петли на дверях не скрипели. Окна были подогнаны и в них не дуло. Огород полит и досмотрен.
   Словом, чувствовалось – в доме был хозяин. Когда не пил. Но вот, когда пил... А запивал он в последнее время довольно часто. Редкая неделя проходила без его запойных дней.
   – Коля, открой! Зачем на задвижки-то закрылся. Ключом дверь открыть не могу. – Она увидела, как на диване что-то зашевелилось.
   – Жульё. Одно жульё кругом! – он безуспешно пытался встать с дивана. – Все пытаются меня обокрасть. Никому верить нельзя.
   Он попытался приподняться, упираясь руками за спиной. Но смог оторвать только голову. Тогда одной рукой взялся за спинку дивана, а другой опёрся сзади – приподнялись только плечи. Для того, чтобы встать, этого всё же ещё было мало.
   Тогда попробовал повернуться со спины на бок. Это ему удалось. Он спустил ноги, коснулся ими пола, собираясь на них опереться и встать, но всё вышло иначе. Ноги, потянув его за собой, увлекли и всё тело шмякнулось, как мешок с отрубями, об пол.
   Он ругнулся, вспомнив при этом всех и вся, положил руки на диван, попытался встать, но встал только лишь на колени.
   – Коля, Коля... Чего Коля? Коля пьяный, не видишь, что ли? – заплетающимся языком пробурчал он и, перевалившись на диван, опять улегся, но уже на живот.
   – Что ж ты, паразит такой, вытворяешь? Долго с тобой ещё мучаться буду? Я ж тебе деньги на зерно дала для кур. Их, что ли, пропил?
   Пьяный-то пьяный, но голова работает. Даже обидеться ухитрился.
   – Да не пропивал я твоих денег! Вот они, под телевизором. Забери!
   – Да как же их заберу! Я ж войти не могу! – возмутилась жена дяди Коли тёть Лида.
   – А ты входи как-нибудь. Видишь, пьяный я.
   Но многолетняя привычка подчиняться жене всё же взяла верх, и он, нехотя опираясь обо что попало, слез с дивана и где ползком, где на карачках приближался к заветной двери.
   И вот щёлкнула задвижка, дверь открылась и тётя Лида вошла. В нос бросился едкий запах сивухи. На полу, скрючившись, лежал дядя Коля. Она наклонилась, желая поднять его с пола, и с отвращением всплеснула руками:
   – Что, уже и до туалета дойти не можешь?
   На штанах, на характерном месте вырисовывалось мокрое пятно, от которого исходил едкий запах замешенной на сивухе мочи.
   Дядя Коля попытался приподняться, но это оказалось для него невозможным. Он придвинулся к косяку двери, положил под голову половичок, что лежал у входа для вытирания ног, и, расплетая непослушные слова, пробурчал:
   – Здеся пока полежу. Отдохну малость. Притомился что-то.
   Лучше бы он этого не говорил. Тётя Лида подскочила к нему:
   – Притомился, говоришь? Самогонку жрать притомился? Где зерно? Я тебя спрашиваю – где зерно?
   – Ходил на базар, ходил. Видишь, дождь целый день льёт. Не приехало зерно на базаре, – не совсем связно, но вполне понятно объяснился дядя Коля.
   Тетя Лида пошарила под телевизором:
   – Здесь десятка. А я тебе двадцать рублей давала. Где остальные?!
   Дядя Коля пьяно развёл руками:
   – Где, где. Там были, ищи!
   – Господи! За что ж мне такое? Когда уже ты меня мучить перестанешь. Третьего дня котёл из баньки пропил. Как теперь мыться будем? – причитала тётя Лида. – А вчера захожу, газом пахнет. Сам пьяный валяешься. Газ открыл, зажечь не смог и закрыть ума не хватило. Ведь весь дом спалишь.
   – Это мой дом! Что хочу, то и пропиваю. Я хозяин, а ты никто. Я его построил. Своими руками. Захочу, спалю. А ты проваливай отсюда! Ишь, критику навела. Это мой дом, – пьяно отбивался дядя Коля.
   – Это и мой дом. Когда строили, я зарабатывала не меньше твоего, а то и больше. Это такой же мой дом, как и твой, – даже сама не поняв почему, тётя Лида стала оправдываться перед пьяным мужиком.
   Она сложила руки на груди. По щекам покатились горячие слёзы. Но она не плакала. Это обида на него, на жизнь такую, под старость никакую, выливалась, выплёскиваясь наружу.
   Она встала. Подошла к нему. Открыла входную дверь. Уперлась ногой ему в бок. Напряглась. И с силой вытолкнула его на улицу.
   – Чтоб ты сдох, собака. Глаза б мои тебя не видели! – сквозь слёзы, почти обезумев, кричала тетя Лида. – Что б ты сдох!
   Дядя Коля, выкатившись на улицу, плюхнулся в лужу перед крыльцом. Встал на четвереньки и с агрессивностью в голосе заорал:
   – Да я тебя, бсхп, я ж тебя, бсхп, такую-растакую, вооще выгоню. Я ж с тобой вооще не знаю что сделаю! – он попытался встать на ноги, но ноги скользнули, и он опять провалился в лужу.
   Тетя Лида посмотрела, как он барахтается в грязи, и с презрением прошептала:
   – Давай, давай. Испугал. Да чем с тобой жить, лучше уж вовсе не жить. Давай, давай. Купайся. Тебе полезно. И протрезвеешь и постираешься. А может, если мне повезет, и сдохнешь, – она сделала паузу, посмотрела ещё раз на него. – Что б ты сдох, ирод проклятый!
   И войдя в дом, она захлопнула дверь.
 
   Бездомный Кабысдох, как только открылась входная дверь, приподнял голову. Он увидел, как старого человека выкинули на улицу и что-то кричали ему вслед. Всего он, конечно, понять не мог, но ясно понял одно: этот человек тоже стал никому не нужен, и никому не нужны теперь его прошлые заслуги.
   Он собрался с силами и, нетвёрдо шлёпая по лужам, подошёл к человеку. А тот всё никак не мог подняться. Ухватил его за рубашку и стал тянуть, помогая выбраться из лужи.
   Общими усилиями они добрались до стены дома и в изнеможении прижались к ней.
   – Спасибо тебе, собака! – дядя Коля обнял его за худое туловище. – Спасибо! Горько, ох как горько заканчивать жизнь под забором. Всю жизнь работая, вот этими самыми руками, – он помахал перед собачьей мордой ладонями, – вот этими самыми руками зарабатывая на жизнь. И кончить вот так. Конечно, может, выпиваю. Но ведь я ж не алкоголик никакой. Домой иду и дома сплю, – не совсем логично мыслил вслух дядя Коля.
   Он, как и все, кто пьет, не считал себя алкоголиком. Он, мол, может пить, а может не пить. Просто не пить ему не хочется, оттого и пьёт. И лечиться не надо. Это ведь алкоголиков лечат. Ему-то зачем? 
   – Спасибо тебе, собака! – слёзы градом катились из его глаз. – Никого и ничего у меня не осталось. А Лида? Лида... Ведь как любил её. Всё для неё делал. А она? Вот она как со мной поступила.
   Кабысдох слизывал у него с лица солёные слёзы, как бы пытаясь успокоить и пожалеть. Он не понимал о чём говорит этот старый, несчастный человек, но он понимал его. Он хорошо его понимал.
   В этот момент открылась дверь в дом. Тётя Лида вышла на крыльцо и зацыкала, как призывают к себе незнакомых собак:
   – Мц, мц, мц, мц! Иди сюда, – позвала она Кабысдоха.
   Кабысдох хорошо знал, что это означает и, радостно виляя хвостом, подбежал к ней.
   – На-ка вот, поешь, – она положила перед ним остатки трапезы мужа.
   Хрустнув куриными косточками, он мгновенно проглотил остатки борща. Понюхал кусочек хлеба. Подхватил его зубами и, поднеся к дяде Коле, положил перед ним.
   – Ну, ты даёшь, собака, – удивился дядя Коля. – Спасибо тебе, конечно. Ну ты даёшь. Вот настоящий друг-то. Вот кто никогда не предаст.
   В это время к ним подошла тётя Лида:
   – Пойдём-ка. Я там воды нагрела, помоешься. Да и переодеться надо. Что в мокром-то? А то простынешь ещё.
   Она подняла его и, ухватив за талию, потащила к дому. Дядя Коля помогал ей как мог.
   – Ага, выкинула на помойку. Не нужен стал. Отпусти меня. Я хочу здесь остаться, с Кабысдохом. С настоящим своим другом. Отпусти, тебе говорят! Ты меня предала.
   Тётя Лида приостановилась. Посмотрела на него. Он тоже поднял голову и посмотрел ей в глаза:
   – Лидочка, я ж люблю тебя. Всю жизнь любил только тебя, – он не на шутку испугался, что она его может и вправду оставить на улице. – Ты уж меня прости, сама видишь, пьяный я. Завтра всё что надо сделаю и зерна куплю, и по дому всё. А хочешь, вообще пить брошу. Вообще. Даже по праздникам.
   У него всё так же по щекам текли слёзы. Видно, вино плакало, а может, он и искренне верил в то, что говорил.
   Она тащила его в дом, заливаясь слезами. Кляня свою доброту и отходчивость. Она тащила его в дом, слушая его пьяную болтовню, кивая в знак согласия с ним головой. Она тащила его в дом, хотя прекрасно знала, что он не сдержит своего обещания. Но верила. Как всегда, верила ему.
   Они вошли в дом. За ними неотступно следовал Кабысдох. Тётя Лида усадила дядю Колю на стул и начала стягивать с него грязные и мокрые штаны. Кабысдох, с опаской поглядывая на тётю Лиду, подошёл к ним и, ухватившись за штанину, начал помогать стягивать её.
   – Ну ты и вправду даёшь! Ай да Кабысдох! Ладно, не переживай, останешься. Вот ведь друг нашёлся.
   И она поднесла тазик с горячей водой к дяде Коле и стала мыть его старое, озябшее тело. 
 
Без тебя
Супчик
Рейтинг: +9 270 просмотров
Комментарии (8)
Светлана Казаринова # 4 октября 2022 в 05:06 +4
Очень жизненный рассказ, хорошая выписка. От меня плюс и пожелание удачи!
Сергей Шевцов # 11 октября 2022 в 10:19 +3
Вот, оказывается ты какой, герой нашего времени!
Людмила Комашко-Батурина # 22 октября 2022 в 00:20 +1
Трогательный рассказ. Начало дружбы, приключения в этом семействе не застанут себя ждать. Победы автору!
Владимир Перваков # 26 октября 2022 в 16:55 0
Жизненно, понятно, прочувствовано ...
Верится в хорошее. По крайней мере для Кабыздоха!
Удачи рассказчику!
камерный театр # 8 ноября 2022 в 19:43 0
Обычная история. Можно даже сказать, похожая, напоминающая эпизоды того, что наблюдал сам, а где-то и участвовавший *по недоразумению* в подобных переделках. Но вот пожелание жены Николаю *чтоб ты сдох* - непростительная гадость. Да, в сердцах чего не ляпнешь, но всё же гадость. И отчего мне гадко, я объясню. Мы с кумом Сергеем были закадычными друзьями, все праздники отмечали одной компанией. Однако, мне удалось избавиться от этой заразной привычки (с 2002 года не употреБЛЯю), а кум продолжал набирать обороты. После пятидесятилетнего юбилея у него начались неприятности с работой, со здоровьем. Из больниц не вылезал. Людка, жена его, также брякнула однажды, сославшись на то, что зае...что устала по больницам ходить, что сдох бы уже и не мучился сам Серёга, и других не мучил. И он...помер...лет шесть назад. Сбылось пожелание дурной жены! Дети живут отдельно, а Людка одна в трёхкомнатной. Муторно? Наверное. Но она теперь разговаривает, типа, с мужем (с её слов), а проще если сказать, то сама с собой болтает. Уж лучше бы при жизни вела задушевные беседы с мужем, но - куда там!
Александр Джад # 8 ноября 2022 в 21:42 0
Привет, Валера! Несомненно нельзя желать подобного даже врагу. Да видно измоталась женщина, намучалась...
Ольга Вербицкая # 5 декабря 2022 в 20:57 0
Грустный рассказ о жизни. Очень впечатлил. Написано от души!
Александр Джад # 5 декабря 2022 в 21:25 0
Сказать честно, меня тоже рассказ тронул. Так бывает.